Читать книгу "Привет! Это я... - Нина Элизабет Грентведт"

— Прошло всего три недели, и Гейр перестал двигать задними лапками. Он ползал по клетке на передних, а задние лапки волочил за собой и всё время падал. Когда мы приходили из школы, он всё время лежал под старой футболкой Хелле на полу клетки. Даже в свой гамачок влезть не мог! Лежал и дышал так, будто ему было очень трудно это делать. Под конец, когда мы приходили, его голова свешивалась из клетки наружу.

У меня на глазах слёзы: я думаю о том, как грустила Хелле.

И у Бабушки слёзы.

— Это, наверное, ужасно? — спрашиваю я. — Может, не нужно дальше рассказывать?

— Нет, всё нормально, я хочу дослушать, — отвечает Бабушка.

— Однажды, когда мы были в школе, мама Хелле отнесла Гейра к ветеринару. «Ему сделали там укол, и он „отмучился“», так сказала её мама. Ещё она сказала, что теперь Лассе и Гейр носятся вместе «по вечным и бескрайним охотничьим угодьям».

Я закончила свой рассказ. Мы с Бабушкой сидим в Горнице, прижавшись друг к другу… Я размышляю о Лассе и Гейре в «вечных угодьях», и думать об этом приятно. Закрываю глаза и вижу обоих крысок, как они бегают там по этим угодьям. Носятся, прыгают — совсем так, как когда-то, когда они только-только попали к Хелле. В угодьях им можно бегать, играть и охотиться — добывать себе попкорн и сухарики. И так будет всегда. Во веки веков.

И, конечно же, там они встретились с Дедушкой! Если наш Дедушка, вождь и предводитель, где-то и находится, то только в вечных угодьях! Он там ходит и присматривает за Лассе и Гейром. Это совершенно точно.

— Как ты думаешь, Дедушка присматривает там за Лассе и Гейром? — спрашиваю я. Бабушка отвечает не сразу.

— М-м… Наверное, да, — говорит она и задумывается: вид у неё немного, совсем немного, грустный.

Я тоже задумываюсь. Вспоминаю Хелле — как после смерти Гейра она сидела, смотрела на пустую клетку и теребила красный шнур, на котором держалась поилка для Гейра.

Она вспоминала, какой он был милый и озорной, как любил разные проделки. За несколько недель от неё ушли оба питомца…

Когда Хелле их выпускала, Лассе всегда подходил к нам, чтобы его приласкали. А Гейр искал приключений и обследовал новые места: забирался высоко, штурмовал кучу белья (за дверью у Хелле в ожидании стирки всегда лежала куча белья). Он ничего не боялся, даже пылесоса!

Бабушка какое-то время думает о Дедушке. Хорошо, что она тоже верит: Дедушка на небесах смотрит за крысками. Именно это я сказала Хелле почти сразу после смерти Гейра. Хелле тогда взглянула на меня большими такими и грустными глазами, и я быстро-быстро позвала её на улицу:

— Пошли, будем пуляться снежками в Зелёный дом! Пойдём? — почти выкрикнула я, чтобы повеселее звучало.

Я не знала, что тут ещё можно сказать, — у меня никогда не было домашней зверушки, которая бы умерла. (Ну, кроме рыбок.)

— Ты правда думаешь, что твой Дедушка за ними присматривает? — спрашивала Хелле, а я кивала и говорила — да, я так думаю.

И тогда Хелле чуть заметно улыбнулась.

Всё, что было

— Очень грустная история, — говорит Бабушка. — А как сейчас поживает Хелле?

— Точно не знаю, — отвечаю я и снова ковыряю ноготь.

— А как ты, деточка моя? Как у тебя дела? — мягко так спрашивает Бабушка.

— Точно не знаю. Наверное, не очень хорошо…

Я снова принимаюсь плакать. Какая удача, что нас здесь только двое — я и Бабушка! Я спрашиваю, что она обо мне думает — может, она считает меня плаксой? Нет, она абсолютно так не считает. Тогда я рассказываю ей про Хелле и Стиана, про то, как я Стиана изводила и обижала, про DumDum Boys и как мы подрались, про Анникен и красное пальто и как Анникен взяла и влюбилась в Стиана; и про новых соседей с их Дизелем и угрозами в виде рисунков; вообще про всё.

Я рассказываю Бабушке ВСЁ, что могу вспомнить. (Или почти всё. Кроме истории с Арне Свингеном. Это слишком глупо, чтобы рассказывать — даже собственной бабушке.

К тому же это было давно и неправда.)

Бабушка слушает, поглаживая меня по руке. Слушает по-доброму. Я бегу в Комнату красных подушек и возвращаюсь с третьим рисунком маргиналов. Показываю Бабушке. Это тот, где нарисована я одна. Я переживаю из-за Бабушкиной встроенной батарейки — каково Бабушке узнать, что её внучке грозит смертельная опасность?..

Любовь и ненависть

— М-м, — произносит она, когда я завершаю свой рассказ. — Да уж, много на тебя навалилось, — она опять задумчиво хмыкает.

Я изучаю Бабушкино лицо в надежде, что она не считает свою внучку супервредной. Наконец она замечает:

— Говорят, от любви до ненависти один шаг. И наоборот…

Я морщу лоб.

— Э-э… Что?

— Иногда… впрочем, не иногда, а очень часто мы любим человека больше всех на свете, и его же сильнее всех обижаем. Наверное, это потому, что тот, кто нас больше волнует, вызывает в нас и более сильные чувства — как добрые, так и недобрые. Ты меня понимаешь? Я задумываюсь над её словами.

— Значит, я обижаю Хелле… и Эрленд… то есть Эрле… и Стиана, потому что я их сильнее всех люблю? Хелле, Эрленд и… и Стиана?

— Очень может быть, — говорит моя Бабушка.

— М-м… — мычу я в свою очередь и быстро добавляю:

— Ты только Эрленд не говори!

— А что касается ваших новых соседей, я бы на твоём месте так сильно из-за них не переживала и не боялась.

— Но рисунки! Рисунки-угрозы! — в испуге напоминаю я.

— Ты уверена, что это их рук дело? Что рисовали именно они?

— Уверена! А кто же ещё?

Бабушка опять смотрит на рисунок.

— И ты уверена в том, что это угроза?

— Конечно! А что же ещё?

— А этот, как его, этот… Бензин, — продолжает Бабушка (Какой бензин? О чём это она?). — Ты говоришь, он часто лает. Конечно, можно этого испугаться, но скажи — он кого-нибудь из вас укусил?

— А, ты про Дизеля, — догадываюсь я. — Его Дизель зовут, Бабуля, а не Бензин. Нет, он нас не кусал, ничего такого. Только лаял. Но лает он как бешеный! Всё время!