Читать книгу "Транквилиум - Андрей Лазарчук"

– Да. Разрешите откланяться?

– Удачи вам, Купер.

– Я подозреваю, что удача нам понадобится, – сказал детектив, вставая.

(С того дня, когда стало известно об убийстве Фостера, города «черного треугольника»: Меркьюри, Тристан, Пальм-Харбор – начали бурлить. Профсоюз транспортных рабочих начал бессрочную стачку. А через три дня волнения выплеснулись на улицу, подхлестнутые сообщением о смерти еще одного народного трибуна и реального кандидата в президенты сэра Карригана. Страсти стремительно накалялись. Но к тому времени, когда раздались первые выстрелы и пролилась первая кровь, гвардейский полк выгружался из эшелонов в предместьях Пальм-Харбора, в гавань Тристана вошли крейсера «Жасмин» и «Оркид», а с ними военный транспорт «Буффало». Наученное мятежом в Порт-Элизабете, где жертвы исчислялись многими сотнями, правительство намерено было лить воду ведрами на искры, но не допустить пожара…)

13

– Уйди отсюда! Уйди! Не хочу тебя видеть!..

– Глеб…

– Ты обещал ему, что оставишь его в живых! И убил – раненого! Как собаку, как клопа…

– Я не обещал ему ничего.

– Я слышал! Я сам все слышал! Ты теперь и мне врешь!

– Я лишь сказал ему, что он мне нужен. Он был мне нужен именно для этой цели. Чтобы так думали: это его работа.

– Это грязно, это мерзко, как… как…

– А то, что они тебя держали взаперти и накачивали наркотиками – это не мерзко? Что они готовы были твою женщину пытать на твоих глазах – это не мерзко? А взрывчатку они что – для салютов везли? Дорогой мой, когда имеешь дело с этой фирмой – о правилах боя лучше забыть.

– Все равно – я не желаю…

– Тогда они придут сюда и сделают все по-своему.

– Не сделают.

– Почему это?

– О них знают.

– И всего-то? Эх, Глеб, Глеб… Пойми: они орудуют здесь уже почти шестьдесят лет. У них десятки тысяч сторонников, партии, профсоюзы. Они ввозят деньги и оружие, ввозят технологии… Запрет на паровые машины и телеграф был снят их стараниями. Старые законы запрещали подобное – они сумели провести новые законы. Они купили Карригана – полностью, с потрохами. После выборов уже не останется никаких препятствий для легального проникновения… Я не вижу выхода, кроме как – убивать их всех одного за другим… Но и это поздно, наверное. Единственное, что обнадеживает – у них там такая Высочайшая степень секретности, что будет очень трудно восполнять потери. Меня проверяли четыре года…

Молчание. Темнота. Костер догорал.

И – сначала:

– Ну, оставь меня. Дай побыть одному…

– Нет. Или отдай оружие.

– Я ничего не сделаю.

– Глеб, пойми: тебя накачали отравой. Сейчас идет похмелье, ломка. Ты воспринимаешь все слишком остро, будто без кожи…

– Как я мог ее там бросить! Как я мог!..

– А что реально можно было сделать? Искать – и снова попасть в руки комитетчиков? Второй раз побега не получилось бы. Мы сделали самое разумное. Ведь она их не интересует абсолютно. Им нужен лишь ты. Пока ты не в их руках – она в безопасности. Вот это постарайся уяснить.

– Все равно: низость, низость…

– Низость. Но другого выхода просто нет. Шла бы речь о тебе одном – ха! Но от тебя теперь зависит и эта женщина, и весь мир в придачу…

– Это я не понимаю…

– Ты им нужен только потому, что пенетраторов такого класса просто не существует. У Комитета их нет вообще, у Карригана – два или три человека, которым нужен день, чтобы просочиться в промежуточную зону…

– Это где пыль?

– Да. И еще день – чтобы пройти в соседний мир. Ты делаешь это мгновенно. Поэтому за тебя так и взялись. И, видишь ли… они считают, что это у тебя не природная способность. Что тебя научил отец. И что ты знаешь, как именно он тебя этому научил…

– Я точно знаю, что не учил.

– Это мы потом обсудим, отдельно…

– Его убили они?

– Видимо, да.

– Видимо?

– Ну, Глеб! Не могу же я знать всего. Там знаешь как друг от друга все скрывают?

– Подожди. Ты сказал, что пенетраторов у вас нет…

– У них. Я не с ними.

– У них. А у Карригана есть. Отца убили в запертой комнате…

– Карриган – марионетка. Кукла на ниточках.

– Думаешь? А мне кажется, он просто хочет их использовать, а потом выкинуть… – Глеб вдруг оборвал себя. Это была не его мысль, и прозвучала она в голове каким-то чужим голосом. Не могло у него быть мнений о сэре Карригане и его отношениях с КГБ – он узнал об этом только что, и плевать ему было на них всех… – Так кем же все-таки был мой отец?

– Некоторое время он был начальником Тринадцатого отдела КГБ – то есть того самого, который занимался Транквилиумом. Неожиданно для всех он бежал сюда и здесь начал бороться против своей же организации. Почти тридцать лет… В Палладии он создал мощную систему противодействия, и там комитетчикам пришлось туго. Оперативной деятельности почти не ведется, агентура слабая, информации поступает мало. Но вот в Мерриленде… здесь ему почти ничего не удалось сделать и теперь Мерриленд очень близок к тому, чтобы стать плацдармом вторжения. Кроме того, он искал способы закрытия проходов. Как выяснилось, старые способы не слишком надежны…

– И – нашел?

– В Комитете считают, что нашел.

Опять молчание. Долгое. Краснеют угли.

– А-лик… опять… все то же…

– Говори. Говори же! Ну! Что тебя давит?

– Не знаю… Жить не хочется, вот и все. Просто не хочется жить. Будто Бога не стало…

– Я понимаю…

– Нет, не понимаешь, никто не понимает. Когда говоришь – все совсем не так, как было. Если повторять слово, смысл исчезает, верно? Значит, не в слове дело, не в слове… Смысл – он как бы отдельно, и слова только мешают. Путаются сами и путают все остальное, набиваются в уши… толпятся, заглушаются одни другими – как люди, право… А Бог – молчит. И если говорит, то очень тихо. И не словами – он поступками моими со мной говорит, желаниями моими… Вот чего не понять. И если его не стало, то какой же я тогда человек? Сейчас возьму револьвер, поднесу к голове и вышибу себе мозги. Понимаешь – не страшно и даже не противно. И не жалко. А – не делаю почему-то… Вот ты – используешь людей, как карандаши, как промокашки. Охранника убил, чтобы на нас не подумали, будто не мы этот взрыв учинили, на мне ездишь из мира в мир… Так надо, да? Высшая цель какая-то? Откуда нам ее знать-то, высшую цель? Не дано этого человеку. Как природу Бога постичь не дано. И даже самое простое: а есть ли Бог? – не узнать при жизни. Если есть – одно дело… а вдруг как нету? Что тогда? Значит, и смысла нету ни в чем, а уж о высшей цели и говорить-то совестно… Да ведь и человека тогда, по-настоящему, тоже нет. Так ведь? Ну, скажи?..