Читать книгу "Ричард Длинные Руки - воин Господа - Гай Юлий Орловский"

В оправдание себе, что позволили простолюдину не поклониться, эти оскорбленные усиленно распространяют слухи о моем тщательно скрываемом высоком рождении.

Я вздрогнул, ибо они перестали шептаться, король раздраженно громыхнул, как бронетранспортер, который подбросило на ухабе:

– Иди в храм! Если отец-инквизитор все же сочтет, что тебя можно послать... я мешать не буду.

Тяжелые ворота оставались неподвижными, но сбоку без всякого скрипа отворилась толстая, как дверь в сейфе, калитка. Я пригнулся, здесь рассчитано на людей помельче, вступил во двор, и уже там ощутил, как в душу заползает священный трепет. Это в мою-то душу атеиста!

Служка провел через двор в само здание, отворилась дверь побольше, и я вступил под прохладные своды храма. Эхо сопровождало каждый мой шаг, я старался идти как можно тише, горбился от неловкости.

– Сюда, сэр Дик, – сказал служка тихо, ему явно еще не по чину называть меня сыном, – отцы на втором этаже...

Широкая лестница вывела наверх. Мы прошли по узкому коридору, там служка приоткрыл одну из дверей, заглянул, я слышал его приглушенный голос. Ему чтото ответили, он открыл дверь шире, а когда я шагнул через порог, прикрыл за мной.

Помещение было уютным кабинетом, где в креслах расположились отцыинквизиторы. Несмотря на теплый день, в камине полыхали березовые поленья, от них шел сухой бодрящий жар. Один из священников сел прямо перед камином, ноги поставил на металлическую решетку, от мокрых сапог валил пар. Отец Дитрих что-то горячо доказывал, с ним напряженно спорили. Мне он указал жестом: подожди, сейчас займемся тобой, а сам продолжал:

– Мысли лучших умов всегда становятся в конечном счете мнением общества. Сейчас лучшие умы сосредоточены в церкви, что бы о нас ни говорили! Так что все человечество придет к тому, что знаем сейчас и на чем стоим пока только мы. Но, зная это, мы должны, однако, действовать осторожно, а человека вести в царство Божье не кнутом и каленым железом, а морковью и ласковым словом...

Сидящий перед камином тяжело вздохнул:

– Боже, помоги мне смириться с тем, что я не в силах уразуметь. Боже, помоги мне уразуметь то, с чем я не в силах смириться. Упаси меня, Боже, перепутать одно с другим. Отец Дитрих, как вы смотрите на то, что жизнь человеческая на земле не просто воинское служение, а бой. Так сказал великий Тертуллиан... А это значит, что мы должны быть активнее... Вы слышите, что там на площади?

Я потихоньку подошел к окну. С этой стороны окна выходили на городскую площадь. День был солнечный и теплый, из соседних сел прибыли подводы с провизией, сельчане что-то выменивают или покупают у местных кузнецов, оружейников, с приезжими явно прибыл певец, взобрался на перевернутую телегу и весело запел разудалую «Поеду к милой в замок». С пением в Зорре туго, как я знал, и изголодавшийся народ на площади дружно подхватил эту песню.

Отец Дитрих не успел раскрыть рот, как яростно загремел священник, который и в прошлый раз мне не , понравился своим исступленным видом, фанатичным блеском в глазах.

– Вот-вот, слышите? Стоит нам проявить слабость... как слуги Сатаны уже здесь! Ведь главное прозвище Сатаны – Совратитель!.. Соблазнитель!.. Вся его , мощь в том, что он умеет смущать людские души. Он умеет доказать, что невыгодно трудиться, а выгоднее воровать, что плохо быть добрым, справедливым, честным!.. Он умеет доказать очень просто, что... человеком быть плохо, а зверем – хорошо. Зверя все боятся – раз, зверь счастливее человека – два, зверю не надо ходить в церковь – три!..

Умный в гору не пойдет, мелькнуло у меня в голове насмешливое, умный гору обойдет... Ну конечно, это тоже от дьявола, если брать шире. А может, и в самом деле от дьявола. Как и житейская мудрость: плюй на все и береги здоровье. С другой стороны – возражения против прогресса всегда сводились к обвинениям в аморальности. Наверное, все-таки человек действительно должен вмещать в себя по возможности все, как хочет Сатана, плюс – еще нечто более высокое – от Бога. Я же знаю, что, когда у меня не было чего-то выше... не знаю чего, я чувствовал себя пустым, как муравьиный кокон.

Песня закончилась под лихие «два притопа – три прихлопа», разудалые вопли, смех, веселое ржание. Певцу поднесли кувшин, он отхлебнул малость, настроил свой инструмент и запел красивую песню «Средь полей и лесов». Несколько сотен человек с готовностью подхватили ее. Песня пошла реять над площадью, сильная и красивая.

– Мы должны бороться с соблазнами, – прокричал священник, и я вздрогнул, возвращаясь с площади в этот мир, – мы должны противостоять им!.. Но «мы» – это не только мы, воители монастыря святого Тертуллиана, но и весь народ королевства Зорр! Вот когда весь народ королевства, как один человек, встанет под святое знамя христианской церкви, когда проникнется ее возвышенными идеями спасения души...

На меня внимания не обращали, я отвернулся к окну. Песня звучала сильно и мощно, я даже пожалел, что оборвался этот рев, под который во мне начали подрагивать какие-то струны. Певцу снова поднесли кувшин, он сделал пару мощных глотков, я видел, как двигается его острый кадык, затем он кивком поблагодарил, тонкие пальцы быстро вытерли рот, он начал перебирать струны и запел, насколько я понял, умную и строгую песню «Над облаками». Два десятка человек запели вместе с ним, другие слушали, но нашлись и такие, что повернулись спинами и начали протискиваться к выходу с площади.

Мне что-то показалось знакомое, но я перехватил внимательный взгляд отца Дитриха, умная мысль тут же выпорхнула из черепа.

Они пререкались, переговаривались, а я слушал доносящуюся с площади песню. Из глубины моей скользкой и зеленой души поднималось нечто чистое, белое и пушистое, сердце начинало биться в унисон с сильным, исполненным благородства голосом.

Все хорошее заканчивается, песня закончилась тоже, и певец после еще одного исполинского глотка из кувшина запел сложную и виртуозную песню с изысканными модуляциями. Лишь два голоса присоединилось к его пению, а большая часть собравшихся начала расходиться.

Я услышал за спиной участливый голос отца Дитриха:

– Сын мой, что с вами? Вы так вдруг опечалились... Я молча указал в окно. Отец Дитрих с минуту вслушивался, его быстрые глаза мигом охватили всю площадь, уходящих людей, лавки с товаром, оставленных лошадей. Когда он повернул ко мне голову, лицо его тоже стало печальным, но в глазах печаль смешивалась с выражением непреклонной стойкости.

– Отец Гарпаг, – позвал он, – подойдите, пожалуйста.

Священник прервал горячую речь, больше смахивающую на проповедь. Я посторонился, отец Дитрих указал священнику в окно.

– Имеющий уши, да услышит, – произнес он, – имеющий глаза, да узрит...

Я видел через их головы, что певец от усердия привставал на цыпочки, вытягивал шею, взмывал, голос его взлетал под облака, песня звучала на разные голоса, тонкая, изысканная. Народ уже разошелся, а перед помостом стояли двое горожан и тоже пели, глаза закрыты от наслаждения, морды довольные... Отец Гарпаг сказал раздраженно: