Читать книгу "Последнее прибежище негодяя - Галина Владимировна Романова"

Филонов натянул штаны до пояса, встал с кровати и осторожной поступью двинулся в угол к раковине. Там он долго и тщательно мыл руки, чистил зубы и с раздражением рассматривал в мутном от времени зеркале свою бледную физиономию.

Нет, он раздражался совсем не по поводу своей слабости, проявленной под напором инициативной бухгалтерши. Он раздражался тому, что не сумел додуматься до того, до чего додумалась Анна Львовна. И на что так недвусмысленно намекал Степа Мазила. Он вытерся казенным полотенцем, мать не додумалась принести ему свое вместе с пижамой. Вернулся на кровать и тут же принялся искать в тумбочке свой телефон. Он нашелся между упаковкой печенья и пачкой бумажных носовых платков. Мать притащила. Нашла сопливого, подумал Женька со злостью. Лучше бы полотенце нормальное принесла.

Степка Мазила долго не отвечал на его звонок. Наконец в трубке раздался его странный глухой голос.

– Чего тебе, Филон? Чего тебе не спится-то? – забубнил он, забубнил с тяжелым вздохом.

– Не особо поспишь-то на больничной койке, – жалобно отозвался Филонов: ему можно себя пожалеть или нет, в конце концов. – Кто-то на курортах лялечек пялит, а кто-то едва не сдох.

– Да ладно! – Голос Мазилы стал оживленнее: – Что случилось, брат? Авария?

– Если бы. Траванулся после той нашей вечеринки так, что чуть ласты не склеил. Даже было подумал на тебя. Подумал, что ты меня решил того, убрать под шумок, пока тут у нас стреляют. Меня в ящик – сам на курорт. А че, чем не вариант, а, Степа? Что скажешь?

– Придурок, – еле выдавил Степа и уже, не стесняясь, принялся оглушительно ржать. – Че, в натуре, траванулся, Филон? Прямо с унитаза не слезамши?! Офигеть! Так сдохнуть западло, Филон! Чес слово, западло!

– Заткнись, придурок, – беззлобно огрызнулся Филонов, тут же мысленно послав дружку тех же мучений. – Не было унитаза, чтобы ты знал. Острый живот был, как лают доктора. Как отдыхается, придурок?

– Нормально отдыхается, Женек. Отдыхать – не пахать, сам знаешь, – оборвал свой смех Мазила. Тут же голос его стал вкрадчивым и хитрым: – А ты чего звонишь-то? Пожаловаться или спросить чего?

Конечно, спросить! Жаловаться такому придурку – себе дороже. Потом замучает подколами. Только вот спрашивать надо было аккуратно. Степа, он же той еще был сволочью. Не так вопрос поставишь – не ответит ни черта.

– Да так… Хотел сказать тебе, что я тоже догадался.

– О чем? – Мазила сразу насторожился.

– О том, кто вальнул семейку и старика.

– А-а, догадался, стало быть. Гм…

Мазила не поверил. Он всегда считал Женю туповатым маменькиным сынком. И не раз вытаскивал того из дерьма ценой собственной свободы. Жалел.

– И об чем же ты догадался, Женечка? – в точности передразнил интонации филоновской матери Степка.

– Догадался, кто стрелок.

– Да ладно! – присвистнул Мазила и повторил с недоверием: – Да ладно…

– Да-да, догадался, Степа. Можешь не сомневаться.

– Кто же это?

– А ты первый скажи!

– Ага, щас! – Степка присвистнул и снова заржал: – Нашел лоха! Сам говори, раз догадливый ты у нас такой. Ну, Женечка? Говори, кто стрелок?

– Баба! – буркнул Филонов. – Стрелок – баба! Так ведь, Степа?

Мазила молчал непозволительно долго. Филонов даже заподозрил дружка по его сдавленному дыханию в том же самом грехе, в котором погряз сам минут пятнадцать назад. Но нет, отозвался с ворчливым неудовольствием:

– Ты гляди, Филон, растешь. Диарея мозги прочистила? – Он погано хихикнул. – Только что за баба, ни за что не догадаешься! А я тебе не скажу.

– И не надо. Я знаю, кто это, – тоже хихикнул Филонов и, спохватившись, добавил: – Диареи у меня не было, скотина…

Глава 14

Данилов с сожалением посмотрел на промокшую упаковку с очередным горячим бутербродом. Жареный цыпленок, подтаявший кусочек сыра, маринованный огурчик между двумя кусками хлеба. Пахло восхитительно, бутерброд был еще горячим, не успев остыть. Кажется, это уже было, так ведь? Он захватил горячий бутерброд по дороге на работу в надежде спокойно позавтракать. Его тут же вызвало начальство, он убрал бутерброд в стол, потом забыл, а на другой день благополучно выбросил, так как цыпленок завонял.

Снова позволить случиться такому, нет?

– Черта с два! – рыкнул Данилов, решительно вспарывая бумажную упаковку и захватывая бутерброд двумя руками сразу. – И пусть весь мир подождет…

Представителем от всего мира в настоящий момент был Заломов Василий Васильевич, встретивший его спозаранку у дверей кабинета с маетным потным лицом.

– У меня срочно! – молитвенно сложил главный бухгалтер обе руки на груди, упакованной в твидовый пиджак, так нелепо смотревшийся со светлыми легкими брюками. – Дело не терпит отлагательств!

– Хорошо, я вас вызову, – отозвался Данилов, помня о бутерброде в пакете, зажатом под мышкой.

Три минуты ему хватило на размышление, и он впился зубами в бутерброд. Если он не позавтракает сейчас, то потом он и не пообедает, а ужинать придется вчерашними пельменями, застывшими в тарелке в холодильнике, только лишь потому, что он засыпал на ходу с вилкой в руках.

Но Заломов был настырным мужиком, либо важная новость его душила и заставляла не проявлять уважение к представителю власти. Именно так подумал о нем Данилов, когда Василий Васильевич, для порядка разок стукнув в дверь, широко ее распахнул и шагнул за порог его кабинета со словами извинения.

– Ну, входите, чего уж теперь? – возмутился Данилов с набитым ртом. Сел на место и принялся ворчать, не забывая пережевывать: – Вот жизнь, а! Даже позавтракать по-человечески не дадут!

Заломов на него неодобрительно покосился, осторожно присев на краешек стула у стены, почти у выхода.

Он, между прочим, не только не завтракал, он и про ужин забыл, выполняя, между прочим, работу этого мускулистого красавчика, когда выслеживал возможного отравителя Сонечки и Савельева. Ладно, подождет, он не гордый. Пускай дожевывает свой ужасно пахнущий бутерброд.

Как молодые люди неразумно растрачивают здоровье, с печалью вдруг подумал Заломов. Разве можно кушать то, что ест теперь молодой подполковник? А как же стакан сока с утра, улучшающий пищеварение? А как же тарелка овсянки, нежно ласкающая стенки желудка? Ужасно относится к своему здоровью молодежь. Непозволительно его транжирит. Кажется, что-то подобное он сказал вчера Лилечке, завалившейся к нему в хлам пьяной ближе к полуночи.

– Я не могу без тебя! – ныла она, повиснув на шее Заломова. – Прости меня! Пусти меня!

Заломов все время держал ее на расстоянии вытянутой руки и дотошно рассматривал.