Читать книгу "Во имя Ишмаэля - Джузеппе Дженна"

Увидев левый бок Клемансо, он застыл. Поискал взглядом Серо.

Это были те же синяки, что и у трупа с улицы Падуи. У Лопеса сжались челюсти, зрачки сузились. Эти синяки были нанесены не хлыстом — возможно, дубинкой, — в общем, каким-то продолговатым предметом, направленным концом в тело. Синяки, подобные пятнам на шкуре леопарда. Идентичные. Те же самые синяки, идентичные синякам незнакомца с улицы Падуи.

На мгновение пол задрожал.

Он посмотрел на врачей. Задал им вопрос по-итальянски — никто из них не понял, о чем спрашивает Лопес. Серо перевел. Лопес хотел знать, исследовали ли они анальное отверстие. Патологоанатомы в ужасе переглянулись. Нет, не было причины, его не исследовали. Они отвечали с озадаченным, вопросительным видом.

Лопес попросил, чтобы они это сделали. Прошло несколько ужасных минут.

Тело перевернули. Для удобства им пришлось посадить его, поддерживая под мышками: широко раскинутые окоченелые руки, уже синюшные в области предплечий, раздутые, как овощи, ближе к запястьям, куда стекло много свернувшейся крови. Вся спина и икры были целиком синюшные. На металлическом столе он потерял большое количество жидкости. Волосы загнулись на затылок. Пальцы были синими. Зачем он носил с собой документы? Врачи раздвинули ягодицы, подключили световой зонд, смазали его прозрачной маслянистой мазью. Послышался влажный, щелкающий шорох. Зонд ввели в анальное отверстие. Зонд был подключен к монитору, на который смотрел врач. Серо отвернулся к глухой стене напротив двери, через которую они пришли. Зонд входил с трудом. Кажется, его рывками вытаскивали, потом вдруг нажимали, пытаясь побороть сопротивление. Кишки были промыты, гладкая мускулатура не держала, анальный канал сужен из-за раздутых мышц, из-за разбухших внутренностей. Лопес не понимал, о чем там бормочут врачи между собой. Вдруг они вынули зонд с остатками мази и дерьма.

Тот врач, что сидел перед монитором, подошел к Серо, переговорил с ним. Серо кивал, водя тыльной стороной ладони по подбородку. Он сделал знак Лопесу. Тот подошел.

У Жоржа Клемансо в анальном отверстии были обнаружены следы многократного насильственного проникновения. Застарелые кровоизлияния, царапины, нанесенные за несколько дней до его кончины. Лопес что-нибудь понимает?

Да. Человек с улицы Падуи был одним из «Детей Ишмаэля». Ишмаэль готовился нанести удар — в Милане или в Черноббио.

Он позвонил в отдел расследований, в Милан. Там все еще был Калимани. Лопес сказал ему, что ему нужны данные и фотография из отдела судебной медицины. Калимани записал, пыхтя, Лопес проигнорировал этот вздох усталости и скуки. Он хотел, чтоб ему нашли информатора назавтра. Подсадную утку, кого-нибудь, кто будет следить за «Сайнс Релижн» и за выходцами из церкви. Есть какой-нибудь информатор в «Сайнс Релижн»? Кто контролирует деятельность церкви? Калимани ничего об этом не знал. Лопес сказал, что это срочно, что нужно позвонить непосредственно Сантовито, если это необходимо. По возвращении в Милан «Сайнс Релижн» значилась первым пунктом в его списке: нужно действовать быстро (вот о чем думал Лопес: быстро проверить, принадлежал ли человек с улицы Падуи в прошлом к «Сайнс Релижн», — это был единственный шанс установить его личность). Лопес говорил торопливо, Калимани соглашался. Он попросил дать ему номер факса гостиницы Лопеса. Лопесу понадобилось несколько минут, чтобы его узнать: Серо обратился непосредственно к тому, кто нашел для Лопеса номер на Монмартре. Также на следующий день нужна была фотография из отдела судебной медицины. Он хотел иметь фотографию лица трупа с улицы Падуи с открытыми глазами. Калимани погрузился в молчание. Потом спросил: «Того бомжа с улицы Падуи?» Лопес ответил, что речь идет не о бомже. Калимани улыбнулся. Принесли номер факса гостиницы. Лопес сказал, что вернется на следующий день, как только сможет.

Инспектор Давид Монторси

МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
16:35

Это не я должен идти к богам. Это боги должны прийти ко мне.

Плотин. «Эннеады»

Площадка перед зданием «Коррьере» на улице Сольферино: фасад фашистского госпиталя. Здесь, позади, находился высохший судоходный канал. В русле канала, заросшего лиловыми растениями, спали бомжи. Монторси вспомнил: здесь они нашли мертвого бродягу, с тех пор и месяца не прошло. Видимо, поработала какая-то банда — банда хулиганов и бездельников. Его забили палками. Повсюду кровоподтеки. Тогда было жарко. Вернувшись домой, Монторси испытывал отвращение. Бомж, мертвый, все еще пах потом: вонь человеческого тела — наследие диких предков, исходящее от шерстяной одежды, лохмотьев, которые бродяга не менял бог знает сколько. Из целлофанового пакетика, который он сжимал в руке, пока его избивали, выпали сухари.

Насилие не было здесь обычным явлением. Здание редакции — пожелтевшее, но опрятное, освещенное ровными огнями, которые продолжали гореть и ночью, служило окрестностям странным притягательным центром. Бедняков убрали отсюда подальше. Они попытались организовать манифестацию. Отдел расследований и политический отдел вынуждены были вмешаться. Монторси следил за происходящим, сидя в полицейской машине. В шеренги полиции полетели яйца, камни. Люди кричали: «Фашисты!» Ни одно яйцо не разбилось о стены здания «Коррьере». На самом пике манифестации шеф распорядился пустить слезоточивый газ, манифестанты скрылись в боковых улочках. Стены здания «Коррьере» остались нетронутыми, чистыми. Люди, одобрявшие действия властей, выстроились на противоположной стороне улицы, возле фасадов дворянских домов, где росли молчаливые растения и жили столь же молчаливые старики, толпившиеся в подъездах вместе с такими же безмолвными полицейскими в перчатках. А из здания лился свет, похожий на безе, одновременно хрустящее и мягкое, который падал на улицу через подъезд редакции. Так что Монторси не раз подумывал вот о чем: многое изменилось бы, если бы их, журналистов, убили — если в инертной и душной атмосфере итальянской демократии даже рабочие, сотни рабочих, не тронули этих стен, может быть, убийство людей заставило их начать действовать…

Монторси ни разу не бывал в редакции.

Журналисты всегда сами приходили к нему.

Вестибюль был широким, там толпились люди в сером, в шляпах. Слева, за широкой стойкой — двое служащих, одетых в зеленую униформу из ткани, похожей на ту, которой обивают столы для игры в рулетку в казино. В центре по лестнице шириной по меньшей мере метров в десять быстро шли вниз очень занятые люди с бумагами в руках — эти бумаги они читали, спускаясь по ступенькам. Некоторые поднимались, но таких было мало. Справа — длинный ряд деревянных кабин со стеклами, двери хлопали одна за другой, и те же самые люди, спустившись с лестницы, чтобы позвонить, входили и выходили из них. Пол из бледного мрамора был выложен мозаикой — сложный рисунок либерти, который не удавалось расшифровать, стоя на первом этаже. Здание производило впечатление гостиницы.

Служащая за стойкой приемной, та, что левее, была хорошенькой блондинкой.