Читать книгу "1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер"

Отметим, что, помимо чисто военных мер, для борьбы с «вором» принимались и меры социальные. Так, 12 сентября 1609 г. Боярская дума восстановила закон 1597 г., запрещавший «холопить» добровольных наемных работников без кабального договора с их стороны на том только основании, что они уже давно работают на этого хозяина (отменен этот закон был 7 марта 1597 г.)[436].

В начале 1610 г. Скопин, Делагарди и Шереметев совместными усилиями освободили от осады Троице-Сергиев монастырь (вернее, вынудили «воровских» военачальников поляков Сапегу и Лисовского снять осаду), а в марте – и Москву, в которую 15 марта 1610 года Скопин и Делагарди (о Шереметеве информации нет) торжественно и въехали.

Тушинский же лагерь еще с конца 1609 г. стал разваливаться, Лжедмитрий II, которого поляки после начала осады Сигизмундом Смоленска (о ней чуть ниже) окончательно превратили в марионетку, бежал в Калугу. О том, насколько низко пал авторитет «вора» у поляков, говорит хотя бы такой факт: когда в его ставку приехали комиссары Сигизмунда и стали уговаривать «тушинских» поляков возвращаться в королевское войско, то Самозванец осмелился спросить, что это за люди и зачем они приехали; на это Ружинский грубо ответил: «А тебе… сын, что за дело? Они ко мне приехали, а не к тебе. Черт тебя знает, кто ты таков! Довольно мы тебе служили!»[437]

Стоит ли удивляться после этого, что «вор» предпочел унести ноги в Калугу? Вместе с ним ушли князь Дм. Трубецкой и казачий атаман И. Заруцкий, а также князь Засекин. При этом бегство «вора» 6 января 1610 г. имело такой же жалкий характер, как и все его предшествовавшее «царствование»: поскольку при предыдущей попытке к бегству Ружинский его поймал и пригрозил побоями при повторении чего-то подобного, то бедолаге пришлось бежать, переодевшись крестьянином и… зарывшись в кучу навоза, наваленную в крестьянской телеге[438]. Есть сведения, что даже Марине Мнишек (полячка все-таки!) он о своем предстоящем бегстве не сообщил[439].

Поляки же потянулись под Смоленск к Сигизмунду. Кстати, Н. Мархоцкий уверяет своих читателей, что вторжение Сигизмунда помешало «тушинским» полякам полностью разбить армии Шуйского[440], что с учетом итога боевых действий за 1609 г. выглядит, мягко говоря, сильным преувеличением. С другой стороны, выглядит сильным преувеличением и рапорт М.В. Скопина-Шуйского царю Василию, относящийся к зимнему периоду 1609–1610 гг., о том, что русские «тушинцы» хотят «государю (Шуйскому. – Д.В.) добити челом, а вора, связав…выдати»[441]. Русских сторонников у второго Самозванца, увы, еще хватало.

Зато верно другое: примерно с этого времени движение в поддержку «вора» снова стало приобретать социальную окраску: поляки ушли к Сигизмунду, казаки (2000 чел.) – в Калугу к «вору». Гетман Ружинский попытался напасть на казаков, в ответ сохранивший верность Лжедмитрию II бывший соратник Болотникова Юрий Беззубцев атаковал и перебил отряд поляков Млоцкого в Серпухове[442]. Помимо всего прочего, «вор» наплел жителям Калуги, что, мол, ему пришлось бежать, поскольку он отказался отдать Сигизмунду Смоленск и Чернигов, и поляки хотели за это его убить. После чего выпустил манифест с призывом убивать и грабить поляков[443]. Изменником он назвал и М.Г. Салтыкова (тот как раз то ли собирался, то ли уже начал звать на царство сына Сигизмунда Владислава – об этом чуть ниже)[444]. Вообще, Н.М. Карамзин отмечает, что в этот период для «царика» (как называли «вора» поляки) была характерна «ненависть ко всему нерусскому», вплоть до обещаний, став царем, «не оставить в живых в Московском царстве ни одного иноплеменника»[445].

Владислав на русском троне – зло или благо?

Вслед за вторым Самозванцем в Калугу бежала и Марина Мнишек; бегство «царицы» сделало пребывание в Тушине тех, кто там еще оставался, совсем бессмысленным, и оставшиеся «воры» потянулись либо под Смоленск к Сигизмунду (поляки и некоторые русские), либо в Калугу. Точнее, сначала они все вместе отошли 6 (16) марта к Иосифо-Волоколамскому монастырю, а оттуда «разбрелись… кому куда угодно». 12 (22) марта, как уже сказано, Скопин и Делагарди торжественно вступили в Москву[446].

Развал Тушинского лагеря и успешное функционирование военного союза между Россией и Швецией ускорили начало открытого военного вторжения враждебной шведам Польши в русские земли. Осенью 1609 г. Польша выразила недовольство русско-шведским союзом, потребовала его расторжения, а после отказа России сделать это польское войско под командованием самого короля Сигизмунда III 19 сентября 1609 г. начало осаду Смоленска. Помимо шведской помощи, предлогом для вторжения поляков стало и обращение Шуйского за помощью к крымскому хану (о нем я уже упоминал, а подробнее скажу чуть ниже)[447]. Н.М. Карамзин считает, что Россия вполне могла вообще не устоять, если бы Сигизмунд III был таким же великим воином, как его предшественник Стефан Баторий[448].

Со своей стороны, Сигизмунд оправдывал вторжение в Россию перед общественным мнением Европы не только тем, что Смоленск – якобы «литовская» земля, захваченная московитами «обманом», но и тем, что московскими смутами могут воспользоваться «не только враги христианства – турки и татары» (что отчасти соответствовало действительности), но «также и островитяне», т. е. англичане[449].

Как мы далее увидим, в Англии действительно вынашивались планы захвата Русского Севера, однако самые ранние из этих планов были датированы 1611 годом и вызваны именно действиями поляков и тех сил, которые стояли за их спиной. Но в любом случае: какое дело польскому королю до того, кому будет принадлежать Архангельск? А вот Габсбургам и Папе до этого дело было большое, и Сигизмунд в данном случае явно «пел с их голоса».