Читать книгу "История любви в истории Франции. Том 3. В интимном окружении королев и фавориток - Ги Бретон"

Вряд ли можно быть любезнее с любовницей собственного мужа.

Фаворитка была очень растрогана этим письмом и с удовольствием подумала, что развод будет не очень трудным делом.

Но она была осторожна и знала, что нельзя доверяться воле случая. Вот почему, пока г-н Эрар вел переговоры, она со своими тайными советниками (и с семьей) замыслила еще кое-что для своего и своих детей независимого и наследственного господства. Деклозо, ее главный биограф, пишет по этому поводу: «Ее близкие не знали удержу в честолюбивых устремлениях, и был даже момент, когда они поговаривали об учреждении в Шампани или во Франш-Конте княжества, подчиненного короне и отданного под управление Габриэль и ее сыну»[60].

Но такого подарка невозможно было добиться благодаря одному лишь благородству любовника; следовало заслужить признательность короля, став вдохновительницей какого-нибудь нового завоевания или необыкновенного подвига. Именно поэтому 17 января 1595 года была начата война с Испанией[61], в необходимости которой Габриэль смогла убедить Генриха IV.

Филипп II, уверенный в поддержке лигистов, в ответ на это немедленно отправил войска в Пикардию, в Бретань и в Бургундию, где несколько героев принялись усердно потрошить друг друга. Первые сражения, однако, были не очень серьезными, и Генрих IV, который терпеть не мог беспокоиться по пустякам, продолжал тешить себя радостями мирной жизни в нежных объятиях Габриэль, чьи таланты любовницы восхищали его с каждым днем все больше. С тех пор, как она начала грезить о короне, фаворитка поистине превзошла себя…

В знак своей особой признательности король тогда подарил ей замок Монсо, чрезвычайно красивое поместье в двух лье от Мо. В мгновение ока Габриэль сделала его комфортабельным и роскошным благодаря огромным суммам, которые казначейство выплачивало ей ежегодно. Разумеется, мебель в замке и особенно кровать, которой она была обязана всегда выпавшими на ее долю благодеяниями, стала предметом ее особых забот. Огромная и устойчивая, способная выдержать любые любовные сражения, даже самые яростные, она занимала чуть ли не половину спальни. Украшенная балдахином из желтого бархата, кровать была застлана белыми атласными простынями, а в уголках надетых на подушки шелковых наволочек внимание привлекали вышитые серебром переплетенные инициалы и и G.

Подобная роскошь в то время, когда простои народ погибал от нищеты и когда у самого короля не было денег, вызвала ропот. По Парижу ходило множество памфлетов, созданных по заказу лигнстов и направленных против той, кого уже называли маркизой де Монсо, а шансонье и поэты позволили себе даже адресовать ей несколько рифмованных сонетов, свидетельствующих о свободе слова в те благословенные времена.

В мае Генрих IV, узнав, что испанцы наступают на Бургундию, покинул Габриэль и выехал в действующую армию в Дижон. При первой же встрече с испанцами он заметил, что войска Филиппа II были не только лучше снаряжены, но и превосходили французов численностью. И все-таки он разбил испанцев при Фонтен-Франсез; но его безденежье едва не обернулось для него катастрофой, и тогда он подумал, что настало время поручить ведение финансов королевства человеку умелому и надежному.

По возвращении в Париж он заговорил об этом с Габриэль, которая как раз искала, куда бы устроить своих ставленников, как ей советовал Гийом де Сала.

[62]

— Назначьте Рони[63], — сказала она.

В то время королевскими финансами руководил Совет, состоявший из могущественных людей, которыми король хотел управлять. Опасаясь, как бы внезапная замена всех этих господ одним суперинтендантом не произвела впечатление государственного переворота, король решил действовать постепенно. Он поехал к Сюлли и предложил ему поработать некоторое время с этими типами из Совета, чтобы усыпить их бдительность.

— Тогда, — сказал он, — обласкивая их и уверяя в дружеском к ним расположении, вы не вызовете к себе неприязни, и со временем наступит момент, когда они выскажут похвалу в ваш адрес, и тут я напомню им об этих словах и воспользуюсь случаем, чтобы официально включить вас в Совет при том, что у них не будет возможности ни возражать, ни заявить, что вы ничего не смыслите в финансах.

Сюлли отказался, находя замысел короля неэлегантным. Тогда вспыливший король явился к Габриэль, чтобы сообщить ей о своем провале.

— Это ваша вина, — сказала фаворитка. — Вы — король, вам надлежит только приказывать, и Совет будет подчиняться…

На другой день Генрих IV возвратился к Сюлли, взял его за руку и сказал:

— Вы ничего не знаете? Я рассказал моей любовнице о нашей беседе и о наших с вами вчерашних спорах. Она привела множество доводов и почти убедила меня в том, что вы правы, а я решительно не прав, когда собирался приставить вас к такому важному и щекотливому делу, как финансы, с согласия других, а не по собственной воле[64].

Через несколько дней Сюлли сделал первые шаги в области денежной системы. Таким образом, полагает Дре дю Радье, «государство обязано Габриэль назначением великого человека, который сильно укрепил денежную систему, и Франция воспользовалась плодами его трудов гораздо раньше, чем осознала это».

К сожалению, Сюлли вскоре показал себя неблагодарным по отношению к фаворитке.

А тем временем война, затеянная по желанию владелицы замка Монсо, продолжалась с большой выгодой для испанцев. 21 апреля 1596 года страна была потрясена известием: Кале захвачен вражеской армией под командованием кардинала Австрийского.

Народ немедленно стал винить Генриха IV, и не без оснований, в том, что именно он несет ответственность за этот провал. Все шепотом говорили друг другу, «что он слишком много развлекается со своей маркизой» и что удовольствие, которое он получает в постели своей любовницы, мешает ему отправиться на помощь городу Кале. Поэт Сигонь сочинил четверостишие, которое тогда пользовалось большим успехом:

Король Анрн давно уже мечтает Надменного испанца напугать, Но от священника ом нынче убегает, Чтоб следовать за шлюхой на кровать.

Что, конечно, было верно, но слишком уж вольно. Еще более грубое латинское двустишие привело в восторг интеллектуалов, грамотных людей и даже добропорядочных священников, которые всегда любили посмеяться.

Те Mars avexit, Venus opprimit. O scelus! Ensis cuspide quod partum est, cuspide penis abit.