Читать книгу "Под ручку с мафией - Марина Серова"

«А я в воду войду!» — уверяет кумирша. Когда же ты заткнешься, родимая!

Унялась. Теперь моя очередь. Набираю полную грудь воздуха и ору, не жалея связок, ору в звезды и тьму, ору в городские огни, ору в стену многомильную, начинающуюся от моего носа.

Три раза я крикнула так до того, как внизу опять заиграло. Зашелся в судорожных голосовых спазмах леонтьевский Казанова, заколотился картинно в чувственном исступлении.

Глотку саднило. Еще раз, пожалуй, гаркну, но на большее ее не хватит. Порвется, как бумажная. Мало надежды, что публика внизу, оглушенная музыкальными кумирами, обратит внимание на мое вяканье.

Мысль пришла сама собой, словно подсказал кто. Я отодвинулась на безопасное от края расстояние, встала. Корежа ногти на «молниях» и застежках, принялась раздеваться.

Госпожа судьба, только бы не закончили они свой сабантуй, подождали!

Освободившись от колготок, напялила кое-как все остальное. Цибизовскую пищалку, не раздумывая, забросила обратно в сапог и зубами впилась в шерстяную штанину. Нитки рвались и разлетались от меня в разные стороны. Переборщила я сгоряча с зубами, резанула слишком глубоко. Наконец пошла, пошла, пошла единая, непрерывная, тонкая веревочка. Схватив свое тряпье в охапку, я подбежала к будке, привязала нитяной кончик, ускользающий из прыгающих пальцев, и, осторожно отступая назад, стала распускать шерстяную вязку.

Не знаю, сколько времени я сдерживала свое нетерпение, эту лихорадку, бьющую моим сердцем по моим же ребрам. Счетверила нить, смотала на руку — метров десять длиной получилась. Мешочек с костями опутала, стянула узлом. Надежно, не выскочит.

Вернулась на край, раскрутила и запустила кости в пространство. Они полетели вверх, вперед, вниз по дуге и где-то, в запредельном для меня месте, шлепнулись о стену. Вытянула, поцеловала, перекрестить впору — и запустила опять. Повторяла раз за разом, меняя место и длину привязи, пока не услышала слабый шлепок по стеклу. Попала! Повторила — удача! Музыка стихла на полувскрике. Хороший признак! Еще раз! Теперь — будто в раму тюкнула. Невнятный голос снизу. Заорала что-то благим матом и на четвереньках — к краю. Поскользнулась впопыхах, одна рука провалилась в страшную пустоту, другая вцепилась неизвестно во что, упала грудью на кромку, вытянулась, замерла, словно кипятком по голому облитая. Мутно, сквозь слезы на глазах, вижу — высовывается прямо из стены, из невидимой мне форточки стриженая головушка, кажется, рядом совсем, рукой подать, и ясно так раздается:

— Эй, кто там? Карлсон, что ли?

— Нет, — отвечаю, всхлипывая, — инопланетянка с летающей тарелки!

Разворачивается головушка, смотрит на меня парнишечка, разинув от напряжения рот, и ртом этим самым с натугой произносит:

— О! Точно! А чего не светишься?

Да я, дорогой ты мой лопоух, если б могла, для тебя сейчас не только засветилась — пламенем бы вспыхнула, дугой электрической! А хочешь, на пузе станцую, только не теряй ко мне интерес, не спеши возвращаться к попсе своей магнитофонной, или что у тебя там!

— Бандиты меня здесь заперли, умереть приказали. Сделай раз в жизни доброе дело, поднимись по черному ходу наверх, откинь задвижку на двери, что на крышу выходит!

Помолчала голова, улезла к себе и опять появилась.

— Слышь, а черный ход-то за стенкой, от нас к нему доступа нет. Как быть? Может, до утра там поживешь?

— Не могу я до утра. Этой ночью такого же, как ты, может, чуть постарше, кончать будут. Вмешаться надо, не допустить!

В милицию? Да что ты, голуба, от них же и правым, и виноватым — всем достанется. Всем сестрам по серьгам раздадут, никого не обделят, а то сам не знаешь!

— Веревка у тебя есть, покрепче только?

Ага, сторож он. Офис здесь строится, а он этаж по ночам сторожит. Веревка — на складе, склад — на замке. Ломай, к черту, замок! Послушай, ведь кровь теперь на тебя ляжет, да человек же ты, в конце концов!

Принес он веревку. Минут через десять принес. Видно, и ломать-то там нечего было, так, раза два дернуть как следует. Хороший моток нейлонового шнура! Рояль выдержит, а не частного детектива!

— А как тебе его подать?

Демонстрирует, трясет мотком в воздухе, на высоте трехсотого-то этажа! Не урони!

— Видишь, веревочка у тебя под носом болтается?

Посмотрел внимательно, нашел веревочку с мешочком у себя под носом.

— Так ты этой штукой мне в окошко колотила?

Колотила я, да, и сама колотилась!

— Размотай шнур у себя в комнате, середину привяжи к веревочке, я ее вытяну. Да не дергай сильно, не оборви! И раскрой окно, если сможешь.

Господа хорошие, за сегодняшний день я уже устала бояться. А страх превратился в мое естественное состояние.

Сейчас я сидела на краю крыши, сжимая в пальцах сдвоенный нейлоновый шнур, перехлестнутый серединой за антенную мачту и свисающий вниз, в бездну, и боялась. Боялась высоты. Я никогда не знала, что так боюсь высоты. До замирания души!

Рожали меня не для альпинизма — это точно!

Не дождаться ли утра, не спуститься ли по лестнице? Не примет ли Страдаев на веру то, что не поделилась я ни с кем своими сведениями о нем, померла вместе с ними, не тронет Стаса — единственную после меня опасность всезнающую? Гарантий нет. А поэтому надо мне сползать по скользкому нейлоновому шнуру вниз.

Шапочку свою я надела на руку и вокруг нее, в один виток, намотала веревку. Другой рукой вцепилась повыше, легла на живот, согнулась в поясе — ноги мои приняла пустота. Полежала, привыкая, пока сердце не перестало колошматиться в груди. Подташнивает! Опустила руку с шапочкой и петлей ниже края крыши и, зажмурившись, сдвинулась вниз, повисла, носом — в кирпичи. Вцепилась левой, чуть ослабила хват правой — веревка поползла из рук. Нейлоновая, скользкая! Концы ее внизу болтаются, бьют по стенке. Уже не ползет веревка, скользит в ладонях! Кончится сейчас!

— А-а! — взвизгнула, зажмурилась, попыталась вцепиться в веревку зубами — лечу!

Лечу!

Свет ударил в глаза сквозь веки. Что-то обхватило мои колени и мощно рвануло вперед, спина ударилась о жесткое.

— А-а! — простонала я от боли.

— А-а! — опора подо мной, и тянут меня, ухватив за запястья, втягивают в тепло и свет.

Я оказалась лежащей на полу под распахнутым окном. Передо мной на коленях стоял мой спаситель и пытался вырвать веревку из моих пальцев.

— А-а! — выдохнула я из себя все и, как могла, ему улыбнулась.

* * *

Через тридцать минут я была уже в нор-ме! Среди нормального хаоса нераспределенной по не готовым для нее комнатам мебели, внутри нормального, по-человечески освещенного помещения я нормально сидела — нога на ногу — на нормальном фальшиво-кожаном диване, с кружкой нормальной черной бурды в руках, рядом с нормальным парнем Майклом и смотрела, как на экране старенького телевизора дергается в песне и пляске Джексон. Тоже Майкл. Нормально он дергается.