Читать книгу "Оборотень - Евгений Сухов"

Гримаса удовольствия упорхнула мгновенно — лицо ссученного настороженно напряглось, и парень произнес, будто выплюнул:

— А тебе-то что за дело?

— Поговорить бы мне с ним.

— О жизни, что ли? — хмыкнул парень.

— Нет, скажи — Мулла позвал.

На лице парня появилось любопытство. Стало ясно, что он слыхал погоняло. Он даже повернулся, как будто сквозь дощатую дверь хотел рассмотреть известного вора.

— Так в чем же дело. Мулла? — На сей раз голос был не таким холодным, словно сквозь вечную мерзлоту пробился теплый источник.

Уважение — это сложное чувство, его невозможно вытравить с помощью ненависти: даже смертельные враги могут испытывать по отношению друг к другу что-то вроде симпатии, а что уж говорить о братьях, выпорхнувших из одного гнезда. Братья могут идти по жизни разными путями, но кровное родство все же остается и рано или поздно подаст голос.

— Путевый базар имеется к вашему пахану! Сорока мне весточку на крылышке принесла, что останемся мы здесь надолго. И чтобы не резать по углам противников по вере, нам бы определиться надо, — пояснил Мулла.

— Что именно ты хочешь?

— Передай ему, что предлагаю зону разделить, отгородиться забором, и пусть каждый на своей территории королем заживет.

Парень крепко задумался. Огонек его сигареты с каждой новой затяжкой все ближе подползал к губам, словно желая их обжечь.

— Значит, говоришь, потолковать желаешь, — парень щелчком отбросил окурок и сплюнул. — Ну-ну… Мы ведь тоже кое о чем наслышаны и знаем, что у вас там творилось. Вы не блох там давили… Ладно, позову. — И парень, повернувшись и показав стриженый затылок, громко прокричал:

— Захар! Побудь вместо меня, мне к бугру надо.

Через несколько минут послышались голоса, и Мулла приник к щели.

Впереди шел мужчина лет пятидесяти небольшого росточка, а следом топала группа зеков. Мужчина шел по-хозяйски, было видно, что он здесь главный: несмотря на неторопливый шаг, его никто не обгонял. Так же величаво выступают партийные вожди, пребывая в полной уверенности, что свита не оставит хозяина в одиночестве и потащится за ним хоть к черту на рога.

Этого ссученного вора знали все зеки от Магадана до Воркуты. На многих он наводил почти животный ужас: нечто подобное испытывает грибник, когда сталкивается в лесу нос к носу с медведем. Хотя выглядел он вполне обыкновенно и даже как-то по-домашнему, своим видом располагая к себе: совершенно новенький бушлат, на шее белый вязаный шарф, а на ногах необычная обувь — мокасины, сшитые из оленьего меха. Его полноватое, умное, даже интеллигентное лицо никак не вязалось с теми рассказами, которые ходили про него на зоне. Пахан походил на состарившегося херувимчика, обретшего желанный покой на далекой северной сторонушке.

Погоняло у него было Лесовик — никак не подходившее к его внешности.

Тем более невозможно было заподозрить этого человека в связях с нечистой силой. И все-таки это был пахан. Притом сучий пахан. И стоял он во главе не какой-нибудь захудалой зоны, о которой знали только пролетающие над ней птицы.

Сучья зона, в которой командовал Лесовик, была огромной, сравнимой по размерам с небольшим государством. Распоряжения Лесовика принимали к исполнению незамедлительно, как если бы это была воля Господа Бога. Внешне Лесовик производил впечатление человека очень мягкого и сговорчивого. Говорили, что брань из его уст услышать столь же немыслимо, как в храме из уст архиерея.

— Открывай! — распорядился Лесовик.

Подручные бросились выполнять приказ. Звякнула щеколда, в темный барак ворвался поток света, распластался на неровных, плохо сбитых половицах продолговатым пятном.

— Здравствуй, Мулла! Для меня честь принимать о своем логове такого знатного урку, как ты!

Голос Лесовика звучал мирно. Невозможно было доверить, что именно по его воле воры в сучьей зоне выкорчевывались так же беспощадно, как пни на пашне. Лесовик помнил известную истину: баре могут общаться между собой вполне дружески, в то время как у холопов трещат чубы.

— Здравствуй, Лесовик! Слыхал я, какую возню в лагерях ты организовал — дня не проходит, чтобы воры стенка на стенку не пошли.

Лесовик печально улыбнулся. Он создал свою религию, может быть, несколько отличную от классической воровской философии, но тем не менее имеющую такое же право на жизнь, как и всякая другая. Это была религия преступников новой формации, более жизнеспособная, применимая к современным условиям. Он не считал себя раскольником, а тем более не считал свое учение какой-то крамолой, просто он так жил, и заведенный порядок был для него естественным, как дыхание.

Лесовик прекрасно знал о том, что все воровские зоны считают его антихристом и призывают на его голову все кары небесные. Но если он падший ангел, тогда кто же на этой земле пророк?

— Разве я похож на кровожадное чудовище, которое способно сожрать собственных братьев? Вижу, Мулла, что ты меня совсем не знаешь. Жаль, что у нас раньше не было времени познакомиться поближе. Где мы с тобой встречались — в челябинской пересылке?

Мулла нахмурился, вспомнив о том, что случай когда-то и впрямь определил их с Лесовиком в одну камеру — в то время никто не мог предположить, что тот станет ссученным вором номер один: если бы можно было предвидеть подобный расклад, Мулла самолично завязал бы крепенький шарфик у Лесовика на шее.

Не дождавшись от Муллы ответа. Лесовик продолжал:

— Эх, жалко, развели нас тогда дорожки, а то кто знает, может быть, на одной стороне воевали бы!

Сучий пахан в упор смотрел в глаза Мулле. Два вожака, они тонко понимали значение пристального взгляда, придавая ему порой смысл куда больший, чем произнесенным словам. По понятиям более слабый должен опустить взгляд — именно так в волчьей стае один самец подавляет другого самца и становится вожаком. И если взгляд будет слишком долгим, то это всегда воспринимается как вызов. Сейчас уступать не хотели ни Лесовик, ни Мулла.

— Так о чем базар? — наконец проговорил Лесовик, слегка растягивая слова. В его повадках ощущалась ленца, и если бы Мулла не знал ссученного пахана, то мог бы предположить, что подобная манера вести разговор — это своеобразная маска. Но сложность заключалась в том, что Лесовик не играл роль короля — он был им, и это ощущали даже правильные воры.

— Если ты считаешь себя вором, то должен согласиться на сход — пусть братва решит, как нам делить зону.

— Ты меня умиляешь своей наивностью, Мулла! Ты находишься в моем доме, который вы называете «сучьей зоной». Так вот что я тебе хочу сказать: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Ответ был произнесен предельно жестко. Криво улыбаясь, Лесовик добавил:

— А может, тебе суки не нравятся? Вот что я тебе скажу: тут качать права не резон. Щелкну двумя пальцами — и мои молодцы успокоят тебя на веки вечные. А приставил я к тебе охрану для того, чтобы тебя не порвали на части, слишком много накопилось претензий у нашего брата к вам, правильным ворам. Вот что я тебе предлагаю, Мулла: переходи вместе со своей шоблой на нашу сторону.