Читать книгу "Слабость Виктории Бергман. Часть 1. Девочка-ворона - Эрик Аксл Сунд"

Часто он тянул слишком слабо, и тогда ей приходилось показывать ему, как следует ее царапать, чтобы раны начинали кровоточить.

Если он тянул слишком сильно, она стонала, но не предпринимала попыток его наказать, и он решил, что чем сильнее тянуть, тем лучше, хотя толком не понимал почему.

Возможно, потому, что она ангел и не способна чувствовать боль.

потолок

и стены, пол и матрас, скрипящий пластик под ногами и маленькая комнатка с душем и туалетом – все это принадлежало ему.

Дни заполнялись поднятием тяжестей, мучительными упражнениями для живота и бесконечным кручением педалей на велотренажере, который она установила в углу комнаты.

В туалете имелся маленький шкафчик. Там стояло множество масел и кремов, которыми она каждый вечер его натирала. Некоторые из них сильно пахли, но они снимали боль в мышцах после тренировок. Другие пахли чудесно, и от них его кожа становилась гладкой и эластичной.

Глядя на себя в зеркало, он напрягал мышцы и улыбался.

комната

походила на страну, из которой он приехал. Тихая, надежная и чистая.

Он помнил, что говорил великий китайский философ о способности человека обретать знания.

Я слышу и забываю, я вижу и запоминаю, я делаю и понимаю.

Слова излишни.

Надо только смотреть на нее и запоминать, каких действий она от него хочет. Потом он будет делать и понимать.

Комната была тихой.

Каждый раз, когда он собирался что-нибудь сказать, женщина прикладывала ему ко рту руку и шикала, а сама общалась с ним, что-то глухо буркая в нужный момент или используя язык глухонемых. Вскоре он уже не произносил ни единого слова.

Он видел по ее глазам, как она им довольна. Когда он клал голову ей на колени и она гладила его по коротеньким волосам, он ощущал спокойствие, кратким хмыканьем показывая ей, как ему приятно.

Комната была надежной.

Он наблюдал за женщиной и учился, задалбливал, чего именно она от него ждет, и со временем, перестав мыслить словами и предложениями, стал соотносить приобретенный опыт с собственным телом. Счастье выражалось теплом в животе, беспокойство – напряжением мускулов затылка.

Комната была чистой.

Он только делал и понимал. Чистые ощущения.

Он не произносил ни слова. Думал образами.

Ему предстояло стать телом, и только.

Слова бессмысленны. Они не должны присутствовать в мыслях.

Однако они оттуда не уходили, и он ничего не мог с этим поделать.

Гао, думал он. Меня зовут Гао Лянь.

Квартал Крунуберг

Закончив разговор с Софией Цеттерлунд, Жанетт Чильберг пребывала в подавленном настроении. Она знала, что получить санкцию прокурора будет нелегко. Фон Квист обязательно упрется – в этом она не сомневалась.

И еще эта София Цеттерлунд.

Ее холодность Жанетт не понравилась. Слишком рациональна и бессердечна. Ведь речь идет о двух убитых молодых людях, и раз у нее есть возможность помочь, почему же она не хочет? Неужели все дело в профессиональной гордости и обязанности соблюдать конфиденциальность?

Жанетт чувствовала, что все застопорилось.

Утром они с Хуртигом тщетно пытались связаться с Ульрикой Вендин – девушкой, которая семь лет назад заявила на Карла Лундстрёма, обвинив его в побоях и изнасиловании. Полученный в справочной номер телефона больше не функционировал, а когда они поехали по ее адресу в Хаммарбюхёйден, им никто не открыл. Жанетт надеялась, что, увидев оставленную в почтовом ящике записку, девушка позвонит им, как только придет домой. Но пока телефон молчал.

Не расследование, а мучительное преодоление препятствий.

Она чувствовала, что ей необходимы перемены. Новые задачи.

Если ей хочется продвинуться в полицейской иерархии, это будет означать сидение в офисе и административные обязанности.

Но разве этого ей хочется?

Пока она изучала служебную записку с информацией о трехнедельных курсах повышения квалификации в допросах детей, в дверь постучали.

Вошел Хуртиг в сопровождении Олунда.

– Мы собираемся выпить пива. Пойдешь с нами?

Она посмотрела на часы. Половина пятого. Оке готовит ужин. Тушеные макароны с фрикадельками перед телевизором. Молчание, отдающее тем, что общей у них теперь осталась только скука.

Перемены, подумала Жанетт.

Скомкав служебную записку, она бросила ее в корзину для бумаг. Три недели за партой.

– Нет, не могу. Как-нибудь в другой раз, – ответила она, вспомнив, что обещала себе согласиться.

– Конечно, увидимся завтра, – с улыбкой кивнул Хуртиг. – Смотри не уработайся вконец. – Он закрыл за собой дверь.

Перед тем как собрать вещи, чтобы идти домой, Жанетт приняла решение.

Первым делом она наскоро пообщалась с Юханом, и они договорились, что тот узнает, нельзя ли ему переночевать у Давида, затем позвонила в кинотеатр и забронировала два билета на ранний сеанс. Перемена, конечно, не кардинальная, но все-таки маленькая попытка встряхнуть их серые будни. Сперва кино, потом ужин. Возможно, бокал пива.

Оке ответил на звонок раздраженно.

– Чем ты занимаешься? – спросила она.

– Тем, чем обычно занимаюсь в это время. А что делаешь ты?

– Собираюсь домой, но мне подумалось, что мы могли бы вместо этого встретиться в городе.

– Вот как, есть важный повод?

– Нет, просто я подумала, что мы с тобой давно не делали ничего приятного.

– Юхан идет домой, и я стою…

– Юхан переночует у Давида, – перебила она.

– Ну тогда ладно. Где встретимся?

– Перед “Сёдерхалларна”[48]. В четверть седьмого.

Закончив разговор, Жанетт сунула телефон в карман куртки. Она надеялась, что муж обрадуется, но он откликнулся скорее холодно. С другой стороны, это ведь только поход в кино. Впрочем, он мог бы проявить хоть немного энтузиазма, думала она, выключая компьютер.

Пройдя мимо памятника Анне Линд[49], Жанетт увидела Оке. Он стоял с мрачным видом, она остановилась и стала его разглядывать. Двадцать лет вместе. Два десятилетия.

Она подошла к нему.

– Примерно семь тысяч, – улыбаясь, сказала она.