Читать книгу "Дети Ванюхина - Григорий Ряжский"

Это потом уже, когда его «шестисотый» летел по Ярославке к Москве, пугая окружающий транспорт бандитским шиком, Ванюха понял, перебирая в памяти недавние сладчайшие минуты, что подумал о кровати, на которой померла баба Вера, от давно забытого чувства, от обычного волнения неделового характера, редкого в его нынешней жизни, самого по-человечески примитивного, бытового волнения, сталкиваться с которым за последние годы не было ни причины, ни нужды. И еще он поймал себя на мысли, что вот-вот автомобиль пересечет окружную дорогу и окажется в Москве, а ему все еще хорошо, и его все еще продолжает приятно будоражить это приключение с родственницей и заставляет включать воображение и рисовать не менее увлекательные картинки будущего.

«Кто бы мог подумать, что целка натуральная…» — растроганно подумал он, подъезжая к Плющихе, и с удовлетворением ощутил, как у него снова слегка дрогнуло в паху.

Поступать в институт Милочка не планировала — знала, что мозги не позволят подняться в образовании выше уровня средней школы. Да и с той навряд ли удалось бы справиться без дядькиного вмешательства. Вмешался он и на этот раз — оплатил учебу в Академии коммерции и туризма, из вновь созданных, левых, но с лицензией на образование.

— Все ближе будет к городу, — сказал матери, — там я присмотрю хоть за ней, как смогу. Понадобится — Нинку подключим, чтоб не кисла от безделья.

Что для дочки будет лучше — собственный присмотр в мамонтовской ссылке или же передача в городской недогляд под сынов контроль, — Полина Ивановна не знала сама. Чувствовала только, что и так и эдак спасительно для дочки не получится. А значит, и для нее тоже. Но с Шуркой согласилась и на городское обученье Милочку отпустила, не переставая думать о варианте больничного излечения.

Для встреч с племянницей Александр Егорович снял квартирку недалеко от офиса, в Малом Власьевском переулке, и поручил обставить ее как положено для создания нужного уюта. С Милочкой он договорился так: может учиться, может не учиться, диплом он ей купит в любом случае. Но прикасаться к спиртному она может только в Москве, только под его контролем, и ни единого шанса их общей матери выявить неуемную питейную страсть Милочка не даст.

Туристическую свою Академию Милочка начала честно посещать с первого дня занятий и посещала до тех пор, пока не началась первая экзаменационная сессия. Тогда она просто тихо исчезла, не сообщив об этом ни дома, ни Шурику. Шуриком она стала называть Александра Егоровича вскоре после начала регулярных встреч в Малом Власьевском. Нельзя сказать, что банкир Ванюхин таким обращением с собой был очарован, но теперь он был уверен: терпеть маленькую прихоть юной любовницы есть за что.

Шло время, и Милочка с явным опережением набирала обороты любовного опыта, втягиваясь в процесс все интенсивнее, втягивая туда попутно и Шурика, который постепенно, день ото дня, стал привыкать к оздоровительному сексу, сочетая его, к собственному удивлению, с другим типом адреналиновой зависимости: нежности, щедрости и привычке то и другое регулярно проявлять.

К концу несостоявшегося первого курса Милочка сообщила Шурику правду про Академию, обозвав ее по забывчивости институтом. Шурик махнул рукой и простил. Как решил не обращать больше внимания и на вечно меняющийся состав заморской стеклотары в гнездышке в Малом Власьевском. Ему это не особенно мешало, а вот сил на душеспасительные лекции потребовалось бы много. Милочка каждый раз выслушивала его внимательно и серьезно, не оставляя ни малейших сомнений по части будущей благопристойной трезвости, и обещала исправиться. К концу увещевательной беседы она уже успевала стянуть с Шурика брюки и, усевшись на дядю верхом, приступала к плавным покачиваниям с заведенными к потолку глазами. От нее пахло детством, невинностью и молодой кожей, и часто запах этот напоминал Ванюхе тот, Нинкин, в чертановской квартире, перекрывая своей силой остатки слабых перегарных испарений, и это возбуждало Шурика еще сильней, и снова он парил над Малым Власьевским переулком, и снова опускался вниз опустошенный и счастливый.

Милочка же тоже летала, но по своим воздушным трассам, и иногда в середине собственных полетов ей представлялся Максик Ванюхин на месте его отца, и тогда ее воображение отрывало планер от маршрута и увлекало его в сторону, в другой воздушный коридор, под иные восходящие потоки, и она взлетала еще выше, еще ближе к небу, но с другим уже пилотом, еще более юным, чем она сама, и уже вместе с ним она закладывала смертельные виражи и бросала себя вниз, делая «бочку», совершая петли одна опаснее другой, но в последний момент она брала управление на себя и всегда успевала выровнять летательный аппарат перед самой землей, чтобы совершить посадку туда, откуда отправилась в полет, но уже со старым пилотом.

Времени на педагогику Александру Егоровичу не хватало совершенно: к середине девяносто шестого основные ловушки были им расставлены, стратегические и текущие: значительная часть активов обоих «Мамонтов» была разведена по номерным счетам так, что кроме него самого и Дмитрия Валентиновича разобраться в хитросплетениях не смог бы ни один совладелец. Диме, в отличие от Ванюхи, требовался, правда, путеводитель. Но таковой был составлен, отредактирован самим же составителем Ванюхиным и в наличии у главного его компаньона имелся. На короткое время сен-сей снова оказался при деле: реализовывал разработанную учеником схему подкупа и шантажа одного из людей хозяина, владельца двадцатипроцентного пакета мамонтовских акций. Операция прошла без сбоев, удалось привлечь высокий чин из спецслужб, который за смешные деньги тут же нарыл кучу расстрельного компромата, и не по одной статье расстрельного.

Человек акции вынужденно уступил, взял билет в один конец и сгинул на прозябание в реальном капитализме. Охранная грамота к моменту суммарного владения шестьюдесятью девятью процентами была заготовлена заранее и исходила с самых верхних властных этажей. «Люди» потоптались, узнав о случившемся, взвесили ситуацию реально, прикинули так и сяк и решили сопротивление не затевать, так же как и не тратить сил на месть и обратный отыгрыш условий прошлого сходняка. Силы теперь явно были неравны, и удача была не на их стороне. В смысле, фарт.

Таким образом, пункт плана под номером три был успешно завершен, а переход к следующей по очередности позиции требовал сосредоточиться не на шутку — слишком мало свободного пространства оставалось впереди, слишком мало…

Ослабевать желанием к племяннице Шурик начал года через полтора, где-то в середине девяносто восьмого, когда Милочке стукнуло двадцать, и она стала медленно, но неуклонно обращаться в опытную, пьющую и красивую стерву. В течение последнего года она все реже и реже появлялась в доме Ванюхиных, а когда наезжала, рассказывала Полине Ивановне небылицы о своей студенческой занятости, а также про подвернувшуюся в Москве работу в коммерческой фирме, по вечерам которая в основном, после учебы, но с нормальной зарплатой и служебной жилплощадью. Полина Ивановна слушала, вздыхала, верила и не верила одновременно, но Шурка это же подтверждал, и тогда она больше верила, чем не верила. Однако в те дни, когда объявлялась Милочка, с блестящими глазами и подозрительным букетом дыхания, мать снова брала городские истории под сомнение, но и понимала уже: ни до истины докопаться, ни поправить чего, если надо поправлять, она уже не в силах: и жизнь давно другая стала, и семьдесят два года за спиной стоят, не уйдешь от них, не спрячешься. А вскоре дочка окончательно съехала из Мамонтовки в Малый Власьевский. За все проведенное там время она успела привыкнуть к своей уютной квартирке так, будто именно в ней прошли лучшие годы жизни, а не в затерянной во льдах Подмосковья Мамонтовке.