Читать книгу "Люси Краун - Ирвин Шоу"

Но он был вежлив и непроницаем, и Люси чувствовала как с каждым днем нарастает напряжение. Каждый вечер, когда она выключала свет в его комнате и желала ему спокойной ночи, ей, казалось, что кто-то где-то поворачивает стержень, на который наматывается нить ее жизни, все туже и туже затягивая узел.

Прошло десять дней. Постояльцы покидали отель и ночи становились холоднее. Оркестранты упаковали свои инструменты и уехали в город. Тони, казалось, не был ни счастлив, ни несчастлив. Он предупредительно придерживал перед матерью дверь, когда они шли на обед, он беспрекословно выходил из воды по первому же ее приказу. И когда она говорил: «Ты замерзнешь, лучше вытрись полотенцем», он не задавал вопросов и не возражал.

Когда Люси ловила на себе взгляд мальчика, ей казалось, что это глаза взрослого мужчины, упрямого, беспощадного, обвиняющего. И через десять дней она уже с трудом напрягая память, могла вспомнить, каким был ее сын в начале лета. Ей трудно было представить себе, что совсем недавно она относилась к нему как к маленькому мальчику, любящему, по-детски доверчивому и послушному. А теперь, сидя с ним на лужайке, напряженно изображая семейный отдых, она чувствовала тревогу и неловкость, день ото дня тая на сына все большую обиду. Они были как два чужих друг другу человека, спасшихся на плоте после кораблекрушения и плывущие через океан, жалеющие друг другу каждый глоток свежей воды, подозрительно следя за каждым движением попутчика. И вскоре его отчужденность уже казалась ей открытой враждой, его холодная вежливость — злобой и изощренной местью. В конце концов, думала Люси, какое право он имеет сидеть вот так с осуждающим видом? Она безотчетно относилась к сыну не как к ребенку, а как к зрелому и беспощадному противнику, задавая себе один и тот же вопрос: «В конце концов, что я ему сделала?”

И ко всему этому примешивалась растущая обида на Оливера за то, что он оставил ее одну с глазу на глаз с Тони на десять дней. Ей казалось, что каждый из них использовал другого для сведения счетов с ней.

Наконец, Люси написала Оливеру, что уходит от него. Она писала без боли, без оправданий, никак не объясняя своих планов на будущее.

Да у нее и не было никаких планов. Вся ее энергия, все силы, казалось, уходили на то, чтобы каждое утро, открыв глаза приготовиться к следующему дню наедине с сыном.

Отправляя письмо мужу, Люси пыталась заставить себя определить свое будущее. Но строя планы, она не могла избавиться от чувства, что все это недолговечно — одна улыбка Тони, одно слово Оливера могут все переменить. «Я должна уйти от тебя», — написала она. «Мы с Тони не можем жить под одной крышей», и здесь она не кривила душой, но со временем она уже не верила в написанное ею самой, как приговоренный к смерти, проведя несколько месяцев в своей камере привыкает к неизменности решеток, к лицам охранников, к регулярному однообразному питанию, к прогулкам и верит в них больше, чем в слова приговора, которые несут ему смерть в далеком и неопределенном будущем.

Потом пришла эта телеграмма, разрушив мучительную и привычную рутину, этот бессмысленный дрейф, ощущение замедленности времени, чувство что можно все отложить на неопределенное время, что можно не принимать решений, которые изменят твою жизнь.

Она сказала Тони собираться и помогла ему уложить его вещи. Чемоданы с его вещами были аккуратно расставлены на крыльце — телескоп, бейсбольная бита, удочка, эти уцелевшие атрибуты ушедшего детства и минувшего лета были сложены в углу. Люси не сложила свои вещи, и Тони заметил это. Она знала, что это не ускользнет от его внимания. Но он как всегда смолчал. Было уже почти три часа. Люси спокойно сидела на крыльце в ожидании мужа. Ее взгляд скользил по вещам сына. Стоял ясный солнечный день с легким запахом надвигающейся осени, озеро приобретало более холодный оттенок голубизны, как бы готовясь к предстоящей зиме.

Тони вышел на крыльцо. На нем был костюм, который он носил, когда они направлялись сюда и который теперь казался мал на него. В руках он нес небольшой чемоданчик, который он поставил на пол рядом с другими вещами.

— Это все? — спросила Люси.

— Да, — ответил мальчик.

— Ты все проверил? В твоей комнате ничего не осталось?

— Ничего не осталось.

Люси чуть задержала на нем взгляд, затем снова перевела глаза на спокойную гладь озера и на далекие покрытые дымкой горы.

— Уже почти осень, — сказала она и чуть вздрогнула. — Я никогда не любила осень. Странно не слышать больше горна, — продолжала Люси, стараясь поддержать разговор с Тони хотя бы таким, не совсем удачным способом.

Тони не ответил. Он посмотрел на часы.

— Когда приедет папа? — спросил он.

— С минуты на минуту, — Люси снова ощутила свое поражение. — Он обещал приехать в три часа.

— Я, наверное, пойду встречу его у ворот.

И Тони направился прочь от дома.

— Тони, — позвала Люси.

Он послушно остановился.

— Что? — спокойно спросил он.

— Подойди сюда, — ее тон был почти кокетливым. — Пожалуйста.

Тони неохотно вернулся и остановился перед матерью.

— Что ты хотела? — спросил он.

— Хочу посмотреть на тебя в твоей городской одежде, — ответила Люси. — Ты выглядишь таким взрослым. Рукава слишком коротки. — Она прикоснулась к руке сына. — И в плечах тесно, правда? ты вырос на несколько дюймов за лето. Как только приедешь домой, тебе нужно будет купить новую одежду для школы.

— Я пойду к воротам, — прервал ее мальчик.

Люси сделала последнюю попытку.

— Тони, — она несмело улыбнулась, чувствуя, что это последняя возможность быть с ним наедине, когда никого уже нет в округе, только озеро и холмы, постепенно погружающиеся в осень. — Тони, поцелуй меня.

Он стоял совершенно безмолвно, но без всякой злобы вглядываясь в лицо матери. Потом он повернулся и равнодушно пошел к воротам.

Люси покраснела.

— Тони, — резко выкрикнула она. Он снова остановился и терпеливо ждал.

— Что ты хочешь?

Люси помедлила, потом сказала:

— Ничего.

Из-за дома донеслись шаги и появился Джеф. На нем тоже была городская одежда — коричневый твидовый костюм и тщательно завязанный галстук. Под мышкой он нес грамофон. Этот мальчишка все свои выходу на сцену и уходы совершает с грамофоном, подумала Люси, испытывая истерическое желание расхохотаться. Джеф нерешительно приблизился к крыльцу. Он был бледнее, чем две недели назад, как будто все это время безвыходно сидел дома. Он остановился, не поднимаясь на крыльцо.

— Привет, Тони, — сказал он. — Люси.

Тони не ответил. Люси растерялась. Она усилием воли уже давно вычеркнула Джефа из всех своих планов. Теперь, глядя на него, она испытывала смешанное чувство — воспоминание о восхитительных мгновениях прошлого и раздражение. Она замаскировала свое недовольство наигранной небрежностью интонаций.