Читать книгу "Тогда и теперь - Уильям Сомерсет Моэм"

Нехорошая женщина. Безнравственная женщина. Однако Макиавелли никак не мог понять, почему она не захотела, чтобы отцом ребенка ее дочери стал умудренный опытом мужчина.

А может, монне Катерине и не пришлось уговаривать дочь. А как ловко притворялся этот с виду наивный и даже застенчивый мальчик. Да, внешность обманчива. Ни разу он и виду не подал, что между ним и Аурелией что-то произошло. Хладнокровный, бесстыдный лжец. Только однажды он смутился, когда Макиавелли заметил вышитую Аурелией рубашку. Но как быстро пришел в себя и с какой наглостью встретил молчаливые обвинения своего господина! Хватило же ему нахальства поцеловать Аурелию в губы, а потом запустить руку в лиф между грудей. Каждый мог представить, что произошло дальше. И рассерженное воображение Макиавелли последовало за ними в спальню Бартоломео и в его постель.

«Какой неблагодарный мальчишка!» — прошептал он.

Без всякой корысти он взял Пьеро в путешествие, все сделал для него: представил ко двору герцога, научил, как вести себя в обществе, как заводить друзей и влиять на людей. А в награду ученик увел женщину прямо из-под носа учителя.

«Но уж, во всяком случае, я как следует напугал его».

Макиавелли знал: прелесть злой шутки, сыгранной с благодетелем, наполовину потеряна, если о ней нельзя рассказать друзьям. Но эта маленькая победа не принесла ему утешения.

Если он злился на Пьеро, Аурелию, монну Катерину и Бартоломео, то фра Тимотео он просто ненавидел. Ведь не кто иной, как этот вероломный негодяй, расстроил его тщательно продуманный план.

«Не видать ему проповедей в соборе Флоренции», — прошипел Макиавелли.

Он и не собирался рекомендовать монаха Синьории, но теперь не без удовольствия думал, что, имей он такое намерение, тут же без колебаний отверг бы его. Каков негодяй! Не удивительно, что церковь теряет влияние на верующих и те впадают в грех и ведут беспутную жизнь, если для самих слуг божьих не существует такого понятия, как честь. Все, все обманывали его, но никто не мог сравниться в этом занятии с достойным францисканцем.

Они остановились перекусить в придорожной харчевне. Еда оказалась отвратительной, но вино вполне приличным. И когда Макиавелли вновь сел в седло, чтобы продолжить путешествие, мир предстал перед ним не в таком уж мрачном свете. Он размышлял о роли герцога во всей этой истории. Если тот решил подшутить над ним, то не стал бы разглашать подробности, так как обычно сохранял в тайне свои планы. Если же он рассчитывал таким способом привлечь его к себе на службу, то уже понял, что потерпел неудачу. Затем мысли Макиавелли вернулись к Аурелии. Четыре месяца назад он и не подозревал о ее существовании. Так не лучше ли забыть эту женщину, которую он видел всего лишь несколько раз, а говорил и того меньше. Не впервые женщина завлекает мужчину, чтобы в последний момент оставить его с носом. Подобные неудачи умный человек воспринимает философски. К счастью, молчание отвечало интересам тех, кто знал об этом деле. Не слишком приятно чувствовать себя дураком, но душевная рана заживает быстрее, если о ней известно только ее обладателю. И вообще, проще представить себе, что все это произошло с кем-то другим.

Внезапно он вскрикнул и рывком натянул поводья. Лошадь остановилась, как вкопанная, и Макиавелли чуть не вылетел из седла.

— Что-нибудь случилось? — спросил подъехавший слуга.

— Ничего, ничего.

Повинуясь всаднику, лошадь вновь тронулась с места. Макиавелли так внезапно остановился, потому что идея молнией пронзила его мозг. Из этой истории могла получиться отличная пьеса. Вот тут-то он и отомстил бы своим обидчикам, выставив их на всеобщее осмеяние. Плохое настроение Макиавелли как рукой сняло, и на его губах заиграла злая улыбка.

Местом действия он выбрал Флоренцию. Действующие лица определились заранее. Ему предстояло лишь оттенить отдельные черты характеров для того, чтобы герои лучше смотрелись со сцены. Бартоломео, например, следовало сделать поглупее и подоверчивее. Аурелию — более остроумной и покорной. Пьеро он отвел роль сводника, который и подстроил злую шутку. Зрители увидят мелкого негодяя и вдоволь посмеются над ним. Общая композиция пьесы — разумеется, комедии — предстала перед ним как на ладони. Себя он видел героем-любовником и сразу подобрал подходящее имя — Каллимако. Симпатичный, молодой и богатый флорентиец, несколько лет проведший во Франции — это давало Макиавелли возможность проехаться по французам, которых он недолюбливал, — возвращается во Флоренцию и безумно влюбляется в Аурелию. Как ему назвать ее? Лукрецией! Макиавелли хмыкнул, дав своей героине имя почтенной римской матроны, покончившей с собой после того, как мужчина покусился на ее честь. Естественно, конец будет счастливым и Каллимако проведет ночь любви в постели своей возлюбленной.

В голубом небе ярко сияло солнце, и, хотя на полях все еще белел снег, Макиавелли, закутанный в толстый плащ, не чувствовал холода. Он размышлял о том, как получше показать зрителям наивность Аурелии, глупость Бартоломео, подлость Пьеро, распущенность монны Катерины и мошенничество фра Тимотео. Монаху предстояло стать одним из главных персонажей. Макиавелли потирал руки при мысли о том, что покажет фра Тимотео таким, как он есть, с его алчностью, отсутствием моральных принципов, хитростью и лицемерием. Всем остальным он собирался дать вымышленные имена, но монах останется фра Тимотео, чтобы все знали, какой на самом деле этот сладкоголосый пастырь.

Время прошло так быстро, что он и не заметил, как они прибыли в местечко, где хотели остановиться на ночлег.

«К черту любовь, — пробормотал Макиавелли, слезая с лошади. — Что есть любовь в сравнении с искусством!»

36

Местечко называлось Кастильоне Аретино, и тамошняя таверна выглядела ничуть не хуже многих других, где ему приходилось ночевать после отъезда из Флоренции. От быстрой езды у Макиавелли разыгрался аппетит, и, войдя в таверну, он первым делом заказал ужин. Затем он написал короткое письмо Синьории, которое тут же отправил с курьером. Таверна была переполнена, но хозяин сказал, что может выделить ему часть кровати, на которой спали он и его жена. Взглянув на хозяйку, Макиавелли ответил, что его вполне устроят несколько овечьих шкур на кухонном полу. Перед ним поставили большую миску с макаронами.

«Что есть любовь в сравнении с искусством? — продолжил он прерванную мысль. — Любовь мимолетна, искусство — вечно. Любовь лишь орудие природы, заставляющее нас приносить в этот мир себе подобных, обрекая их со дня рождения на голод и жажду, болезни и печали, ненависть, зависть и злобу. Макароны лучше, чем я ожидал, и как вкусен этот соус с куриными потрохами. Сотворение человека следует назвать даже не трагической ошибкой, но нелепой неудачей. Чем можно оправдать ее? Я полагаю, искусством. Лукреций, Гораций, Катулл, Данте и Петрарка. Скорее всего, они никогда не создали бы своих божественных произведений, если б в их жизни не было горя и несчастий. Вот и у меня не возникло бы и мысли об этой пьесе, проведи я ночь с Аурелией. Получается, что все вышло как нельзя лучше. Я потерял безделушку, а нашел алмаз, достойный королевской короны».