Читать книгу "Крестовые походы - Оливия Кулидж"

– За эту цену я смогу вам помочь, – согласился он.

Вильгельм послал за Гуго и отдал некоторые распоряжения. Он послал гонцов к своим агентам на Сицилии, в Неаполе, Тунисе и Риме. Пятеро из этих агентов принялись ткать паутину обширного заговора, в то время как Вильгельм приводил в порядок свои дела в Марселе, во всеуслышание рассказывая о деле, требующем его присутствия в Италии. Тем не менее он принял отчаянные меры предосторожности и за три дня до своего предполагаемого отплытия слег с оспой. Для себя он решил, что лучше умрет в своей постели, чем в темнице императора, который радушно принимал преступников, рассматривая каждого как удобный повод для проведения рискованных научных экспериментов.

Как только заговор был подготовлен, Гуго и сицилийцы оставили стонущего Вильгельма и уехали, полные сомнений; они подозревали, что он подцепил инфекцию намеренно, и будущее подтвердило мудрость сделанного им выбора. Через несколько недель, когда Вильгельм, поддерживаемый двумя преданными слугами, вошел в свою контору, ему сообщили, что Гуго и всех остальных повесили на рыночной площади в Сиракузах. В ящике позади его кресла был заперт кожаный кошель с серебряными монетами, предназначенными для освобождения Тома из египетского плена. На полке среди его посуды стоял серебряный кубок, из которого обычно пил Гуго. Вильгельм сделал знак слуге, стоявшему за креслом, и показал на кубок:

– Убери его отсюда!

Жена Вильгельма жаловалась, что он не поправился как следует после оспы. Он потерял в весе, кожа на лице свисала складками, чем сразу воспользовались враги и стали сравнивать его не с боровом, а с жабой. Однако отношение святой церкви к нему было, как никогда, доброжелательным. Он не жалел расходов на благотворительные цели, приобрел индульгенции об отпущении многих тяжких грехов и сложил всю кипу в ящик, где хранил кошелек с серебряными монетами. Эти бумаги защищали его от ада, но не от мести на земле, картины которой преследовали его по ночам.

Только один Вильгельм знал, как угнетало его, что сотканную паутину разорвала залетевшая в нее слишком крупная муха. Потеряв один за другим три корабля в стычках с пиратами, он безотлагательно продал все остальные. Он нанял пару телохранителей, сказав жене, что его беспокоят боли в сердце и он опасается выходить без сопровождения слуг.

В порту Марселя стали пропадать люди. Затем их тела всплывали в гавани с ножевыми ранами в спинах. Подобные знаки тайной войны между бандами не отмечались двенадцать лет со времени… теперь, когда эту тему стали обсуждать, то быстро вспомнили… Детского крестового похода. Конечно, после стольких лет даже родители жертв успели позабыть о том печальном эпизоде, поскольку дети умерли легко, а человеческая жизнь коротка. Один человек о них помнил, поскольку не мог не помнить.

Наконец судьба постучалась к Вильгельму – тихонько. Открывший дверь слуга увидел высокого худого мужчину с загаром как у моряка, немного сутулого, в старой, выцветшей одежде, которую, должно быть, носило несколько человек, прежде чем она попала к нему. Его рот был плотно сжат, щеки высохли и ввалились, глаза смотрели недоверчиво, выдавая в нем человека, привычного к опасностям. На оживленной улице было заметно, как он держался сточной канавы, предоставляя всем остальным двигаться, как они привыкли, по противоположной стороне. Слуга, который посчитал его кем-то вроде нищего, с кислым видом сообщил, что в это время господин никого не принимает, поскольку дремлет, отдыхая.

– Меня твой господин примет, – скромно, но уверенно ответил худой. – Меня зовут Тома, и я прибыл из Египта.

– А, что? – проворчал Боров Вильгельм из-за двери, ведущей в контору, приоткрытой ради свежего воздуха. – Кто меня спрашивает?

Тома повысил голос:

– Семь тысяч детей требуют Божьей кары.

Озадаченный этой необычной ремаркой или, как он сказал позднее, ощущением ужаса, слуга отошел в сторону, позволив Тома переступить порог и оказаться лицом к лицу с Вильгельмом, который вцепился в ручки кресла, словно пытаясь подняться на ноги. На какое-то время воцарилось молчание.

– Так ты процветаешь! – воскликнул Тома, отметивший полированное дерево, турецкий ковер и кресло, обитое кордовской цветной кожей. – Мне говорили, но я хотел увидеть своими глазами. Слышишь ли ты по ночам детские крики?

Вильгельм крепко сжал пальцы, но сердце колотилось слишком сильно и не позволяло ему встать. Он оскалился, словно загнанный в угол зверь:

– Нет, никогда.

– Никогда не лежишь без сна, содрогаясь при мысли о дне, когда одного из них Бог наконец отправит домой?

Нож все так же был у Вильгельма за поясом, но он не сомневался, что история Тома стала известна всему кораблю, на котором он приплыл. Он шел к дому Вильгельма открыто, в разгар дня, а за ним, возможно, следовали другие, знавшие о его планах. Бесполезно продолжать хитрить и путать следы. Правда вышла наружу.

Приложив отчаянное усилие, Вильгельм перевел дыхание и повернулся к слуге:

– Вышвырни этого парня за дверь и оставь меня одного!

Слуга сделал шаг, чтобы выполнить приказание, но Тома, скользнув вокруг скамьи, увернулся от его рук. Он уже собирался закрыть за собой тяжелую парадную дверь, но его отвлекла стая черных дроздов, с шумом сорвавшаяся с крыш и расположившаяся на дереве через дорогу от дома. Тома догадался, что это демоны поджидали предназначенную им душу, и, когда он повернулся еще раз заглянуть во внутреннюю комнату, Вильгельм уже лежал в кресле с перерезанным горлом, выронив из руки нож.

Святой

1298 год

В августе двадцать пятого числа в год 1298-й от Рождества Христова король Филипп Красивый отправился с процессией в Сен-Дени, чтобы выкопать останки Людовика Святого. С большой помпой он препроводил их в Париж, где они были захоронены в ярко расписанной часовне, построенной Людовиком для тернового венца и других святынь, выкупленных за огромную цену в Константинополе. Таким образом, король-святой снова поселился во дворце, где он жил и трудился на благо своего народа. Для его черепа король Филипп приказал изготовить золотую раку, инкрустированную драгоценными камнями.

Присвоение королю Людовику статуса святого было больше чем просто признанием его достоинств и добродетелей. Это решение символизировало подчинение папства королю Филиппу после долгой борьбы за политическую власть в христианском мире. За двадцать восемь лет, прошедших после кончины Людовика, сила его святости неоднократно творила чудеса исцеления, что проявлялось, главным образом, в излечении больных людей, которым король являлся во сне. Со свойственной ему внимательностью к бедным и простым людям, он чудодейственным образом осушил затопленный подвал силой, заключенной в одной из его изношенных шляп. Никогда не возникало сомнений в набожности и добродетелях короля, служившего Богу до своего смертного часа. Если при жизни король Людовик на голову возвышался над человеком среднего роста, то после смерти он казался своему народу выше любого смертного.