Читать книгу "Книга с местом для свиданий - Горан Петрович"

— Ну, повезло вам, господин Анастас, сегодня у меня есть настоящий бухарский ковер, каждый узелок руками завязан, с восточным терпением, ни одна нитка не пропущена.

— Скажу откровенно, вы первый, кому я предлагаю этот гобелен, фламандская работа, читайте сами, вот, здесь... Будете подбирать? Какие образцы обивки вы предпочитаете — синие, под «веджвуд», или красные, «помпея»?

— На лето рекомендую вам драпировки из тафты, а для зимних холодов и морозов те, что потяжелее, бархатные или парчовые.

— Стулья со спинками в форме веерообразных ракушек, шесть штук, совершенно идентичных, переписчик точнейшим образом скопировал все косые, вертикальные, закругленные и извилистые линии.

— Пожалуйста, пожалуйста, рассматривайте сколько вам угодно! Кресло, украшенное резными гирляндами из дерева дуба и лавра, более исчерпывающего описания не найдете даже у Бальзака.

— Древесный массив для столовой, резной орех и дуб, множество видов небольших инкрустированных столиков, какой вам угодно — для послеобеденного чая, для шахмат, для пасьянса, под вазу с сезонными цветами, для забытых мелочей и безделушек?

— Секретер из розового и лимонного дерева. Правда, возможно, сначала вам будет нелегко разобраться, в нем много тайных отделений и перегородок. Однако если в правильном порядке выдвинуть каждый из шестидесяти девяти ящичков, двойное дно семидесятого откроется прямо в пространство без конца и без края.

— Пузатый комод эбенового дерева. Каждая фраза покрыта двенадцатью слоями лака.

— Шкафы, фанерованные палисандром, кедром, тиком, черешней и грушей с годовыми кольцами, если наклониться поближе, будьте так любезны, еще немного, чуть ближе, то почувствуете и запах каждого из перечисленных видов дерева...

— Полированное зеркало, в котором каждое отражение сохраняется ровно сто лет...

— Китайские ширмы из рисовой бумаги. Говорят, что они тысячи лет добивались такой прозрачности силуэта, которая позволяет намекать в точно рассчитанной дозе.

— Большой выбор мелких фарфоровых изделий из Севра. Гладкого и бисквитного. Когда бы вы ни взялись читать, ни один узор не повторяется.

— Уникальное стекло с острова Мурано. Пожалуйста, осторожнее! Поверните голову, на эти вещи нельзя даже дышать, они чрезвычайно хрупкие.

— Миниатюры, фигурные бронзовые консоли, молотки для входных дверей, колокольчики для вызова прислуги, все виды фурнитуры, дверные петли, ручки, накладки для замочных скважин, полированные канделябры и настенные подсвечники...

Многие из этих предметов самых разных эпох и стилей имели оригинальные печати и знаки известнейших старых мастеров, декораторов, резчиков по дереву, ювелиров и граверов, Булля, братьев Гобелен, Томаса Чипендейла, Хелпвайта, Эбана, Жакоба Демалте, Лемаршана, Беланже, всех не перечислишь. Конечно, за свои услуги Исаак Конфорти брал дорого, но он ни разу не обманул своего необычного клиента. Как это часто бывает с евреями, судьба рассеяла семейство Конфорти по всему свету, и все эти копии интерьеров он получал от дальних родственников, которые за его счет самым внимательным образом осматривали знаменитейшие дворцы по всему миру, смиренно выжидали в коридорах, чтобы заглянуть в залы мэрий, до мозолей стаптывали ноги в музеях, а потом высылали Исааку подробнейшие отчеты, в результате чего эпистолярный роман Анастаса Браницы приобрел несколько достоверных описаний предметов мебели и внутреннего убранства исключительной красоты.

— Хотя все это не идет ни в какое сравнение с воспоминаниями разорившихся дворян и русских эмигрантов. Воспоминания, когда кроме них ничего не остается, могут быть невероятно, до самообмана, детальными. Однажды некая придворная дама семьи Романовых сквозь слезы пересказывала мне, как выглядела императорская коллекция пасхальных яиц знаменитого ювелира Фаберже, которая во время революции оказалась разграбленной. Даже я испытал потрясение, услышав, сколько карат и полированных граней было использовано для того, чтобы драгоценный предмет сиял и сверкал всей радугой пламенеющих красок... — принимался иногда комментировать Конфорти некоторые из своих любимых воспоминаний, не расставаясь при этом с ювелирной лупой, словно сросшейся с его правой глазной впадиной, чуть более глубокой, чем левая.

Несколько лет спустя, компонуя окончательную версию рукописи, Браница произвел много сокращений, отдав предпочтение более спокойным стилям, не особенно изобиловавшим украшениями. Позже, после 1945 года, кое-что из этой роскоши было растащено для облагораживания домов представителей только что установленной новой власти, правда, не полностью, не до конца. В той же мере, в которой отдельные предметы упрямо продолжали отражаться в зеркалах романа, они оставались невидимыми в зеркалах новых владельцев, как бы те ни перемещали их по комнатам. В те же времена, при попытке отыскать тайное отделение, секретер из розового и лимонного дерева был просто-напросто расчленен на составные части, из-за чего оказалось безвозвратно утраченным содержимое семидесятого ящичка, двойное дно которого открывалось в пространство без конца и без края, достойное первозданного мира. Может быть, следует еще добавить и то, что торговец Исаак Конфорти, после того как немцы конфисковали у него все имущество, погиб в концентрационном лагере, устроенном на огромном поле, где до войны проводились выставки и ярмарки. Единственное, что ему удалось на короткое время спасти, а точнее, забрать с собой, было описание древнего семисвечника, так называемой меноры, занимавшее почти сотню густо исписанных страниц, которое он старался заучить наизусть, читая его вслух заключенным вместе с ним единоверцам. Все те несколько месяцев ожидания, пока белградских евреев, группу за группой, отправляли туда, откуда нет возврата, описание семи огоньков семисвечника Конфорти, как гласят еврейские предания, оставалось для этих людей единственным источником света во тьме хаоса и неизвестности. А потом, когда в конце концов охранники выкрикнули фамилию антиквара, угасли и они. Тем временем по личному приказанию страдавшего манией величия Германа Геринга, официального коллекционера произведений искусства в Третьем рейхе, каталоги редкостей и древностей Исаака Конфорти в двадцати опломбированных ящиках были отправлены в Германию, после чего всякое дальнейшее упоминание о них исчезло навсегда.

Конфорти, однако, был не единственным, чье участие в письмах, обращенных к Натали Увиль, могло считаться исключительно важным. По-видимому, уже в середине 1930 года Браница заказал скульптору Платону Пилиповичу ее бюст. Этот бюст из прочного порфирита должен был найти свое место в описании той части парка, которая называлась ренессансной. Для самого скульптора, поборника принципов классицизма, в конце тридцатых годов весьма громко полемизировавшего с Томой Росандичем относительно того, уместно ли устанавливать композицию из бронзовых «разгоряченных коней» перед зданием Парламента, заказ такого рода был весьма необычным. Ввиду того что возможности для появления самой модели в его мастерской не было, Пилипович был вынужден в назначенное время приходить во Французско-сербскую библиотеку и там незаметно для окружающих делать эскизы с красивой иностранки, причем тайной это должно было оставаться прежде всего для постоянно сопровождавшей ее полной жеманной дамы, к которой все обращались как к мадам Дидье. Когда работа была закончена, явился заказчик, больше трех часов он смотрел на нее, молча прижимал ладони к каменному лицу, еще час ощупывал пальцами каждую выпуклость и углубление, потом опустился на колени и прислонился лбом к ее лбу, после чего сделал какие-то записи, расплатился и, не забрав скульптуру, ушел. Затем он появился следующим летом, но только для того, чтобы заказать фигуру атланта, разумеется, в человеческий рост, с поднятыми руками, с ладонями, обращенными к небесам, а когда была готова и она, снова не унес из мастерской ничего, кроме описания этого произведения. Бюст молодой женщины и фигура атланта пылились там вплоть до 1944 года, пока не были уничтожены во время налета на Белград авиации союзников. Платона Пилиповича обнаружили среди груд отбитых каменных конечностей, торсов, расколотых гипсовых отливок, инструментов, перевернутых ящиков с глиной и проволочных скелетов — крупным осколком ему отсекло голову.