Читать книгу "Великая Отечественная альтернатива. 1941 в сослагательном наклонении - Алексей Исаев"

Надеюсь, что этими несколько утомительными, но необходимыми расчетами мне достаточно убедительно удалось показать, что причины отказа летом 1941 г. от танковых дивизий в пользу бригад были вызваны не нехваткой техники, а организационными метаниями и даже растерянностью советских штабистов. Итоговый результат тоже нельзя назвать блистательным. На период «бригадизации» Красной армии пришлись самые крупные окружения: Киевский, Вяземский и Брянский «котлы». Также совершенно неочевидно, что под Мценском в начале октября 1941 г. были наиболее эффективны именно две бригады — Михаила Катукова и Поля Армана, а не одна танковая дивизия под командованием Катукова. Зимой 1941/42 г., в ходе общего контрнаступления, когда нужны были самостоятельные танковые соединения, в распоряжении командования фронтов были только бригады. Объединение бригад по две-три во временные группы, рекомендованное тогдашними наставлениями, искомого результата не давало. Весной 1942 г. последовал возврат к сравнимым с дивизиями танковым корпусам. Позитивно период «бригадизации» можно оценить разве что с точки зрения просеивания командного состава. Из достаточно пестрой компании комбригов вскоре выделились энергичные командиры танковых соединений, которым уже можно было доверять танковый корпус. Достаточно вспомнить М. Е. Катукова, П. А. Ротмистрова. Однако в целом «бригадный период» приходится оценить как шаг назад в строительстве танковых войск Красной армии. Вместе с тем нельзя не признать, что все эти заблуждения и метания высшего командования объяснялись объективными причинами: перед глазами у танковых командиров Красной армии и самого маршала Шапошникова не было положительного примера эффективных действий подвижных войск в обороне. У нас такой пример имеется: это действия германских танковых войск в оборонительных операциях, которые вел Вермахт на Восточном фронте в 1943–1945 гг.

В чем же суть претензий к танковым войскам Красной армии? Несмотря на декларации о буйном цветении передовой военной науки в молодом советском государстве под сенью коммунистической партии, имело место отставание в теории и практике применения самостоятельных механизированных соединений. По большому счету, Красная армия находилась на уровне плана союзников 1919 г. Напомню, что тогда танки планировали использовать для прорыва в тыл оборонительной полосы с целью уничтожения артиллерии, штабов и складов. Ни о каком глубоком прорыве в построение противника и самостоятельных действий целостным подвижным соединением в глубине вражеской обороны речи не было.

Сообразно представлениям о роли и месте танков в современной, по тогдашним меркам, войне строились мехкорпуса Красной армии 1930-х годов. Советский механизированный корпус, каким его представляли в реальном 1935 г., насчитывал всего 8200 человек личного состава и аж 456 танков разных типов, в основном БТ. При этом артиллерийский парк мехкорпуса составляли всего четыре 122-мм и четыре 76-мм пушки (по одной батарее в стрелковой бригаде), а также дюжина 45-мм противотанковых пушек. Автотранспорт соединения насчитывал 1500 автомашин.

Германская танковая дивизия образца того же 1935 г. по штату насчитывала 12 953 человека личного состава, 4025 колесных машин и 481 гусеничную машину. Артиллерия танковой дивизии состояла из шести батарей гаубиц. Противотанковых пушек в немецкой танковой дивизии тоже было намного больше дюжины. То есть подвижное соединение в том виде, в котором его задумали немцы еще в середине 30-х годов, изначально было куда многочисленнее любого советского мехкорпуса в расчете на личный состав. Причиной этого было более сильное мотопехотное звено и артиллерия. Так уже в момент рождения германских танковых войск закладывались предпосылки для громких успехов Панцерваффе в период «блицкригов». Но это не означает, что подобные идеи не могли появиться в других странах.

История «стратегических танков» в Красной армии началась с небольшой книги в мягкой обложке. Она получила такую известность, что как-то в шутку предложили сделать эмблемой новых соединений стилизованного пролетария с молотом, изображенного на обложке первого издания «Стратегических танков». 1920-е годы были богаты на литературу о прошедшей войне. Воевавшие на фронтах Первой мировой войны офицеры, ставшие красными командирами, вспоминали и анализировали события, ставшие причиной краха старого мира. Для многих было очевидно, что Версальский мир это всего лишь передышка и внутриевропейские противоречия рано или поздно приведут к войне. Скоропостижная кончина Российской империи привела к тому, что в своих рассуждениях о Свенцянском прорыве или отступлении 1915 г. исследователи могли не оглядываться на официальную и отлакированную версию этих событий. Однако пером бывших поручиков, полковников и даже генералов двигало отнюдь не праздное любопытство. Исследование недавней войны давало пищу для размышлений о войне грядущей. Именно в это время появились книги Б. М. Шапошникова «Мозг армии» и В. К. Триандафиллова «Характер операций современных армий». Обе книги стали программными, они во многом определили как стратегию Красной армии, так и характер ее подготовки к надвигающимся грозным и страшным событиям. Вскоре к этим двум трудам прибавился еще один. Если Шапошников и Триандафиллов писали в основном о прошлом, делая выводы на будущее, то автор «Стратегических танков» писал о будущем. Поэтому его иногда называли «сухопутным Дуэ».

«Стратегические танки можно сравнить с охотничьим соколом, который парит над всем фронтом, наблюдает за действиями всех его армий и стремительно бросается туда, где уже одно его появление решает исход боя»[30]— одна эта фраза из заключения «Стратегических танков» произвела в начале 1930-х годов настоящий фурор в военной среде. Сама книга вызвала горячие споры как в учебных заведениях Красной армии, так и в войсках. У новой теории появились горячие сторонники, в спорах их иногда иронически называли «молотки» за изображение пресловутого пролетария с молотом на обложке их культового труда.

Но немало было и критиков «Стратегических танков». Одни считали автора чересчур смелым в своих теоретических изысканиях, даже фантазером. Другие, наоборот, возносили как новатора и яркого представителя новой, «пролетарской», военной науки. Небольшого формата книгу читали в кабинетах, в поле после учений, записывались в библиотеке в очередь на нее. Находились, впрочем, и те, кто обвинял автора книги в рабском следовании «задам» буржуазной военной мысли о малочисленных профессиональных армиях. Впрочем, от таких сентенций профессиональные командиры-штабисты обычно просто устало отмахивались. Посвященные понимали, что речь идет о средстве борьбы, дополняющем объединения класса фронта и армии, укомплектованные на принципах массовой армии. Несмотря на критику и неоднозначные оценки, озвученные на страницах «Стратегических танков», высказанные в ней идеи пустили корни и через некоторое время получили поддержку на самом верху. Шептались, что негласным покровителем автора книги стал сам нарком обороны. Вскоре принятие идей «стратегических танков» в штабе Красной армии выразилось в конкретных приказах, организационных и даже финансовых решениях.