Читать книгу "Избранница Наполеона - Мишель Моран"

Но я смотрю на Гортензию и впервые в жизни понимаю, что значит черная зависть.

— И тебя не волнует, что ты замужем за Бонапартом, а спишь с Флао?

Щеки у Гортензии вспыхивают.

— Волнует. Но я его люблю, что ж поделаешь? — Она отводит глаза. — И он так добр ко мне. И детей моих он любит. — В ее глазах появляется блеск. — Они ему как родные сыновья.

Как Адам станет относиться к детям, которых я рожу Наполеону? Будет ли он с ними ласков? Или станет ревновать? А может, он вообще больше не захочет меня видеть. Это было бы очень разумным решением.

— Он высокий, даже выше вас. У него необыкновенные темные глаза. Он пишет стихи и играет на пианофорте. Он редко бывает при дворе, но на балу у Полины во дворце Нейи он был.

Я вспоминаю тот вечер. Что-то не припомню мужчину, который подходил бы под это описание. Наверное, его мне не представляли. Мне так о многом хочется ее расспросить: как они познакомились, где они проводят время, когда бывают вместе. Но в тот момент, когда я наклоняюсь к Гортензии, чтобы шепотом начать свои расспросы, появляется какая-то тень.

Я прикрываю глаза ладонью и поднимаю голову: да это камергер Полины! Он весь в белом, от раздувающейся на ветру шелковой сорочки до жокейских бридж. Кажется, что июльская жара совсем не влияет на него.

— Ваша светлость. — Он тепло улыбается Гортензии, затем поворачивается ко мне. — Ваше величество! Император ждет вас обеих у себя в кабинете. Он собирается сделать какое-то важное заявление, для чего вызвал всю родню.

Я смотрю на Гортензию.

— А больше он ничего не сказал? — спрашивает она.

— Только то, что его мать и братья с сестрами должны быть там.

Сердце у меня в груди начинает бешено колотиться. Гортензия быстро поднимается и подает мне руку. После этого мы втроем идем через сад ко дворцу.

— Это, наверное, как-то связано со мной, — тревожится Гортензия. Мы с ней дружно раскрываем зонтики. — Он все еще зол на меня за то, что не сумела убедить Луи собрать армию в Голландии. Может, даже и титула меня лишит.

Однако когда мы подходим к кабинету Наполеона, то застаем императора весело смеющимся с Полиной и королевой-матерью.

— Мария-Луиза! — восклицает он при виде меня, и сразу ясно, что причина для общего сбора какая-то радостная. — Поль, не прикроешь двери?

Я оглядываю кабинет, отделанный красным с золотом и обставленный креслами в тех же тонах. Скольких королей видывали эти стены? Моего дядю Людовика Шестнадцатого уж точно. Подозреваю, в этой комнате укрывались от придворной суеты многие французские правители.

— Пожалуйста, рассаживайтесь, — командует Наполеон, и дамы устраиваются на диванах и креслах, в то время как мужчины продолжают тесной кучкой стоять вокруг императорского стола. Здесь Меневаль и Поль, несколько министров и, наконец, самые важные из наполеоновских советников. — В порядке подготовки к скорой беременности, — начинает он, — я принял решение относительно моего наследника на троне.

Полина с Каролиной переглядываются, а королева-мать пристально смотрит на меня. Пока что мне мало доводилось общаться с матерью Наполеона. Одета она почти вся в черное, и лишь толстая нитка жемчуга на стройной шее оживляет ее лицо.

Она женщина суровая. Даже без этих острых скул и волевого подбородка ее ни с кем не спутаешь. Но она ни во что не вмешивается, и, как говорит Гортензия, ее можно не опасаться. Единственное, что ее волнует, — это Наполеон: его здоровье, его счастье, его нескончаемые успехи.

— Как только императрица забеременеет, — продолжает Наполеон, — наш ребенок будет объявлен Римским королем либо Венецианской принцессой.

Советники Наполеона поворачиваются ко мне, но я лишаюсь дара речи. Полина же восклицает:

— Римским королем?! Но Рим должен принадлежать мне!

— Это кто так решил? — встревает Каролина.

— Я имею право! — настаивает Полина. — Я княгиня Боргезе.

— А он — император Франции!

— Ты не можешь так поступить! — Полина вскакивает, и внезапно все начинают спорить.

— Тишина! — кричит Наполеон, но женщины галдят громче. — А ну, тихо! — гремит он, и в кабинете воцаряется тишина. — Я принял решение. Оно окончательное.

Я смотрю на Полину. Как и ее камергер, она вся в белом, от тонкого муслинового платья до мелкого жемчуга, украшающего ее волосы. Она открывает белую сумочку, достает платок и театрально рыдает в него.

— Своих детей он любит больше, чем меня, — жалуется она. — Я знала, что так оно и будет.

— Это всего лишь титул, — успокаивает королева-мать. Но Полина в ответ награждает ее ледяным взором.

— О каких детях, собственно, идет речь? — недоумевает Каролина. — Если на талии нашей императрицы и есть жирок, то только тот, что она привезла с собой из Австрии!

Министры отводят глаза, а Наполеон наступает на сестер с видом дрессировщика, усмиряющего зверей, способных в мгновение ока его проглотить.

— Ступайте! — приказывает он.

Полина прижимает платок к груди, и Поль выводит женскую часть семейства Бонапартов из кабинета. Когда дверь за ними закрывается и цирковое представление окончено, Наполеон подходит ко мне и берет двумя руками за подбородок.

— У нас обязательно будет ребенок, — говорит он с непривычной для себя нежностью. — Может быть, он уже сейчас где-то там подрастает.

Но я-то знаю, что с апреля, когда была наша свадьба, ничего не изменилось.

— Да.

— А когда он родится, то станет известен всему миру как Римский король!

Министры хлопают.

— В зале Госсовета тебя ожидает сюрприз, — сообщает Наполеон. — Твой отец прислал генерала Нейпперга, он привез кое-что, что ты забыла дома.

И хотя ответ мне известен, я не могу удержаться от вопроса:

— Зиги?

Наполеон загадочно улыбается.

— Давай сходим посмотрим.

Он подает мне руку, и все поднимаются. Двое стражников распахивают створки дверей.

— Генерал проделал большой путь, чтобы доставить этот груз, — замечает Наполеон. — Каролина мне сказала, ты с ним знакома.

Я чувствую, как от лица отхлынула кровь.

— Да. Он очень близкий друг отца.

— И твой. — Интересно, что она ему наговорила.

— Австрийский двор маленький, — осторожно говорю я. — Мы все друг друга знаем. Кроме того, мы с ним были знакомы еще детьми.

Он пытливо смотрит на меня, а я надеюсь, что ложь не написана у меня на лице. Потом он протягивает руку и щиплет мне зад.

— Пышечка моя. — Он щиплет снова. — Сладенькая и невинная, как голубка. Если бы мои министры понимали, в чем их счастье, — громко произносит он, — то все бы ехали за женами в Австрию. — Интересно, первую жену он тоже так унижал? — Готова? — победно вопрошает он.