Читать книгу "Деревянное море - Джонатан Кэрролл"

— Желаете кофе? — Скрэппи и все его семейство были родом из Бронкса и говорили с сильным характерным акцентом.

— Да, пожалуйста. И еще яичницу и картофельные оладьи с беконом.

Она кивнула, наливая мне в кружку дымящийся коричневый кофе. Да, коричневый. А еще от него несло помоями, и я знал, что на вкус он будет не лучше — кофе здесь всегда был такой. Столовая Скрэппи была грязной забегаловкой, обслуживавшей копов, водителей грузовиков да детишек из средней школы, готовых есть что угодно, лишь бы это был гамбургер и картошка «фри». Заикнись здесь насчет эспрессо, и они, как и Джи-Джи, решили бы, что ты неженка.

Я откровенно любовался попкой Элис, как вдруг почувствовал его присутствие — секундой раньше, чем он заговорил:

— Прошу прощения. Мне неловко вас беспокоить, но я хотел бы кое о чем с вами поговорить. Не возражаете?

Я повернул голову и встретился взглядом с отцом в двух футах от меня. Я развернул вращающееся сиденье, чтобы он увидел мою физиономию целиком.

— Слушаю вас.

Увидев его вблизи, я понял, что мы примерно одного возраста. Моему отцу и мне было под пятьдесят. У меня по спине забегали толпы мурашек.

— Просто не знаю, как сказать, вы еще, чего доброго, примете меня за сумасшедшего, но… Ничего, если я сяду?

— Пожалуйста. — Я указал на соседнее с моим сиденье.

Этот костюм. Я так хорошо помнил этот его темно-синий костюм.

— Я вот сюда вошел, а когда вас увидел, то просто глазам не поверил. У меня, видите ли, есть сын, ему сейчас семнадцать. А я смотрю на вас и думаю, что он со временем станет точно таким, как вы. Это просто невероятно.

Я положил в кофе сахар.

— Он у вас, наверно, симпатичный парень.

Мой отец был человеком очень скованным, не умевшим сказать ничего смешного. Но он был замечательным, благодарным слушателем. Не успел я закончить фразу, как он расхохотался. Так зашелся в смехе, что даже закашлялся.

— Сядьте лучше, пока не свалились. — Я чуть было, чуть было, не закончил: «Отец».

Он сел, а я подвинул ему свой стакан с водой. Он сделал один глоток и покачал головой.

— Ну, вы меня и рассмешили. Меня зовут Том Маккейб.

Он протянул руку, и я представился:

— Билл Клинтон.

— Рад с вами познакомиться, Билл. Но мне все время хочется назвать вас Фрэнни. Так зовут моего сына.

Я кивнул, улыбаясь, отхлебнул кофе и чуть не поперхнулся.

— Простите, но ничем вам не могу помочь. Я — Билл, жену мою зовут Хилари, а нашу дочь — Челси.

Он выпил воды.

— Конечно. Но сходство все же потрясающее. Позвольте полюбопытствовать, чем вы занимаетесь?

Я вперил взгляд в стойку, я загадочно кивнул и, выдержав паузу, сказал:

— Политикой.

— Правда ?

Это произвело на него впечатление. Мой отец интересовался политикой. Он часто читал матери вслух статьи из «Нью-Йорк таймс» о всяких пакостях, творящихся в Вашингтоне. И всякий раз у него находился к ним собственный комментарий.

— Это поистине удивительно. — Он усмехнулся и крепко потер лицо обеими ладонями. — Моему сыну повезет, если он не сядет в тюрьму. Фрэнни — тот еще типчик.

У меня от его слов сжалось сердце. Почему? В тюрьму-то я попал, но только в роли начальника. Я знал, что добился в жизни кой-каких успехов, и Том Маккейб, видя это, очень мной гордился. Я вроде как стал добропорядочным гражданином, а он всегда мечтал об этом. Так почему же его слова меня задели за живое? Да очень просто: сколько бы тебе ни было лет, твои отношения с родителями — это что-то вроде выгуливания собаки на втяжном поводке. Чем ты старше, тем больше выбираешь поводок. Проходят годы, ты уходишь так далеко, что даже забываешь о поводке. Но, вполне предсказуемо, ты выбираешь всю длину поводка, или они по какой-то причине начинают наматывать его назад, и вот ты уже опять под боком у них — снова провинился, снова ищешь их одобрения. Ты можешь быть каким угодно сильным и независимым, но мать и отец всегда имеют над тобой власть.

— Может, вы слишком строги со своим ребенком, Том. — Я не мог себя заставить встретиться с ним взглядом.

— Знай вы моего Фрэнни, вы бы так не сказали.

— Может, я в его годы сам был таким, так что знаю, что говорю.

— Билл…

— Ваш заказ. — Элис с грохотом поставила передо мной тарелку. — Еще чего-нибудь?

Бледные желтки резко контрастировали с темно-коричневым, как древесная кора, беконом. Кулинарный шедевр а-ля Скрэппи.

Я улыбнулся ей. Она не ответила на улыбку.

— Что-то не так?

— Да. Я еще заказывал картофельные оладьи.

— Не, не заказывали. Тут вмешался мой отец.

— Заказывал-заказывал. Я сам слышал.

Элис нахмурилась и уперла руку в бок, без слов говоря: «Что, хочешь устроить скандал?» Мне вспомнилось, что, когда я был помоложе, мы, мальчишки, исходя от похоти при виде Элис, называли ее «сучка сисястая». Но было это в те далекие времена, когда мир еще не сделался политкорректным. Но я вспомнил про Элис и еще кое-что — куда как более важное.

Махнув рукой на картошку, я сказал:

— Бог с ним. Я от нее толстею. А вопрос вам задать можно?

Ее рука не убралась с бедра.

— Это смотря о чем.

— Вы знаете сына этого человека — Фрэнни Маккейба?

Ее лицо медленно расплылось в широкой улыбке.

— Конечно, я знаю Фрэнни. Славный парнишка.

— Славный? Как это? В каком смысле?

— А вы его не знаете? Здорово на него похожи. — Она взглянула на отца, согласен ли он.

— Мы о нем сейчас говорили, спорили, что о нем могут думать другие.

— Я же говорю — Фрэнни славный.

Голос ее снова зазвучал по-хамски. У меня возникло желание запустить ей яичницу в разрез платья, но я сдержался — сначала мне нужно было выведать у нее кое-что, а стоит ее вывести из себя, и пиши пропало.

— Значит, славный, и больше ничего?

Молоденькая официантка скосила взгляд на своего папашу. Он по-прежнему сидел, уткнув нос в свою туалетную бумагу, так что она могла поболтать с нами.

— Когда Фрэнни заявляется сюда с дружками, он разыгрывает из себя этакого крутого парня. Но без них он довольно милый и ведет себя очень даже прилично.

Прямо в яблочко! Давай-давай, Элис, расскажи-ка Тому эту историйку.

Но она, похоже, не собиралась вдаваться в подробности, и мне пришлось ее подстегнуть:

— Значит, славный? Это как?

— Да вот так. Я как-то поссорилась со своим парнем. Ну мы с ним, ясно, были никакие не Оззи и Харриет. Ну вот, раз вечером мы с ним тут здорово сцепились… — Она опять оглянулась — чем там занят босс. — Ну и я, совсем того… разревелась, ну точно припадочная. Хорошо, тут почти никого не было, только Фрэнни и заметил. Но он был такой славный! Он тут был без дружков, и мы с ним часа два проговорили. Его же ведь никто не заставлял. Не корчил из себя крутого, ничего такого, просто был славный. И говорил кучу всяких умных вещей. Он много говорил о людях вообще, и я потом много об этом думала. А на другой день он снова пришел. И пластинку мне подарил — я ему говорила, что мне она нравится, «Concrete and Clay». Ему этот диск тоже нравился. И это его тоже никто не заставлял. Парень он что надо, ваш Фрэнни. — Последнюю фразу она произнесла, глядя в упор на отца.