Читать книгу "Меч на ладонях - Андрей Муравьев"

– Ну и слабовата-то в поджилках эта немчура. Даже напасть не попробовали.

Это заявление вызвало бурную реакцию со стороны подошедшего Горового. Казак презрительно сплюнул под ноги фотографа:

– Дурень ты еще в военном деле. – Подъесаул махнул рукой в сторону леса, в котором скрылись бретеры. – Да сунься они на нас, половину положили бы, а то и все легли. А пошто? На кой мертвым добыча? Упустили момент, програли[71]место – и ушли как надобнать. И это, мать их, правильно… Видать, парни бадялые[72], а не мандавошки штабные, что крови солдата считать не любят, а врага только в рапортариях видали.

Сомохов поддержал оценку казака:

– Грамотно поступили. У них половина отряда – стрелки, а у нас – вся кавалерия при копьях, да и та от стрел лагерем прикрыта. Начнешь во фронт лезть, наши конники по тылам лавой пройдут, полезешь во фланг обоза на кавалерию – под стрелами да болтами людей положишь. Умно разбойники решили.

Построившись в походную колонну, обоз начал движение. Онисий Навкратович, посовещавшись с Силой Титовичем и проводниками, объявил, чтобы до ночи никому доспехи не снимать. А там видно будет.

До ночи все было спокойно.

Ночью лагерь, ставший в табор, охраняли двойные дозоры, но бретеры решили не связываться с обозом.

Через день новгородцы дошли до Хомбурга.

9

Эльба – мать германских рек

Хомбург, или, если угодно, Гамбург, мало отличался от Любека, разве что был побольше немного. Неся на себе все ту же портовую нагрузку, город являлся, в отличие от соседа, ориентированного на Восток, воротами Германии в сторону Запада. Сюда по Эльбе сплавляли баржи из Баварии, Богемии и Мессена, где их уже встречали корабли из цветущей Фландрии и Аквитании, Англии и далекой Испании.

В городе новгородцы пробыли один день. Именно столько времени понадобилось Онисию Навкратовичу, чтобы продать подводы и коней и арендовать широкую старинную рухлядь, гордо именуемую хозяином «баржей», с типично немецким именем «Милая Эльза», способную довезти товар и дружину до Магдебурга, где этим летом стоял двор Генриха IV.

Сундуки с мехами и тридцать шесть человек новгородцев заполнили все свободное пространство на борту. Плыть приходилось против течения. «Милую Эльзу» тянула четверка крепких немецких тяжеловозов. До першеронов или суффолков[73]девятнадцатого столетия эти образцы селекционной мысли века одиннадцатого не дотягивали, но выгодно отличались от тех пони-переростков, которых можно было видеть в новгородских землях.

На ночь приставали к оговоренным на имперском шляху стоянкам за пределами крепостных стен городков, украшавших полноводную Эльбу.

Дорогой «полочане» под руководством Сомохова и рыжего корабела Юргена изучали премудрости немецкого языка. Самые большие успехи наблюдались у Малышева, который знал немного немецкий еще со школьного курса и начал обучение современному диалекту еще у Борнхольма, решив не отставать от Улугбека Карловича. Хуже всего воспринимал новую речь Горовой. Даже далекий от грамоты и школ Пригодько легче схватывал слова и созвучия, чем пышноусый подъесаул. Тот больше кряхтел и забывал наутро все, что с таким трудом зазубривал вечером. Зато он был единственным, кто, по его же словам, понимал южные китайские наречия и знал цыганский язык. Последнее объяснялось женитьбой его двоюродного дяди на цыганке, что было редкостью для кочевого народа, а маленький Тимка в детстве любил бывать в гостях у своих родственников.

Небыстрое течение и чистенькие пологие берега, которыми любовались дружинники, наводили на философские мысли и долгие разговоры ни о чем. Дорога до Магдебурга должна была занять восемь дней. Вечерами посиделки у костра на одном из самых охраняемых имперских путей венчали дружеские попойки под знаменитые немецкие колбаски и уже узнаваемое немецкое пиво, которое дружинники находили слабым, а Горовой вообще не признавал за алкоголь.

Как-то вечером, чтобы разнообразить времяпрепровождение, Сомохов решил в меру своих познаний объяснить Горовому, Малышеву и Пригодько положение дел на политической арене мира, в котором они находились. К таким разговорам со своими суждениями и историями часто подсаживались и дружинники, а то и сам Сила Титович или Онисий Навкратович.

Главное, что интересовало русичей, – это германское государство, по которому они и путешествовали. Сомохов же, не желая зацикливаться на одной стране, старался последовательно изложить политическую картину всей Европы в целом. Археолог по образованию, он был и оставался историком. Знания его хоть и имели узкую направленность, но, как любой уважающий себя хороший специалист, он знал нюансы каждого исторического пласта и мог преподнести суждения и мысли о строении существующей политической системы, которые иногда могли показаться окружающим настоящим открытием.

На вопрос Малышева о том, что же необходимо знать о существующем мире, Сомохов ответил:

– Главное – не думайте, что вас защитят здесь какие-либо законы. – Он перевел взгляд с Малышева на притихших от такого заявления окружающих и продолжил: – Времена, когда здесь правили единые для всех законы, прошли вместе с эпохой Рима. Теперь здесь правит кутюм.

– Чего? – не понял Тимофей, прислушивающийся к интересному разговору.

– Кутюм, любезный Тимофей Михайлович, это значит сложившийся стереотип привилегий и судебных решений на основе прецедентов в той или иной сфере жизни и определенном историческом социальном сословии.

Малышев хмыкнул:

– А попроще можно, Улугбек Карлович?

Археолог усмехнулся:

– Куда уж попроще, Константин… э… – Ученый запнулся, вспоминая отчество собеседника. Видимо, опыт проведения научных дискуссий сформировал определенный стереотип поведения и называть своего попутчика просто Константином Улугбек Карлович считал невозможным.

– Павлович. – Костя понял заминку правильно.

Ученый продолжил:

– Так вот, Константин Павлович, это значит, что в каждой провинции здесь свои неписаные законы для каждого сословия. То есть если в одном селе крестьянин убил свинью соседа, то ему отрубят руку, а в другом – заставят заплатить штраф, в третьем – объявят вне закона и сожгут или изгонят. Если кто-то в чем-то провинился, то его судит не общий суд. Для любых слоев населения, будь то крестьяне, горожане, духовные лица или дворяне, существуют свои суды и, соответственно, свои законы. Причем, повторяю, в каждой провинции, каждом городе они разнятся.

Горовой почесал голову:

– Что ж получается, Улугбек Карлович, тут, может, и места есть, где душегубца какого и за преступника не считают, а?