Читать книгу "2034. Война на костях - Александр Бачило"

Ночью куда-то уходила Вишенка. Может быть, к Алексу, не знаю.

Утром мы убирали дом. Я выносила на крыльцо круглые половики, а Вишенка ожесточенно вытряхивала их, стиснув в ниточку губы. Потом мы выскребали и драили пол, потом стирали белье и занавески, которые Вишенка срывала с окон. Затем в едкой щелочной воде мыли посуду. Дребезжали ножи и ложки, скрежетали кастрюли, а Вишенка молчала, ее брови съехались совсем близко над маленьким носиком.

– Интересно, будет ли сегодня казнь, – сказала я.

Вишенка вскинула голову, а я больно закусила изнутри губы. На ее месте я бы кого-нибудь убила за такое «интересно». Я с плеском опустила покрасневшие руки в щелочную воду и мысленно поклялась, что уеду отсюда. Завтра же. Сегодня. Куда угодно. Если бы не Алекс. Все равно.

– Не знаю, – вдруг тихо сказала Вишенка. – Мы его казним. Но ведь это никого не вернет. Нас двадцать шесть, а он один, очень просто его убить, но что это даст? Только то, что мы все будем чувствовать себя убийцами, все! Ты, конечно, не поймешь, Дина, но мне, например, не станет легче от того, что казнят этого человека.

На грязной воде расходились беловатые разводы. Я чужая, я действительно чего-то не понимаю. Мои мама и сестра на севере, в эвакуации. Они живы, они должны жить! – а палачи во фробистских мундирах должны умирать. Так и никак иначе.

– И потом, он же только выполнял приказ, – прошептала Вишенка.

Солнце жгло и слепило, было жарко, как в середине лета, и я бежала по пыльной улице поселка. Никого не было видно, все разбрелись, чтобы заниматься мирным строительством, поднимать хозяйство, мыть посуду. На площади перед церковью тоже было пусто, в церкви стояла тишина и колебался разноцветный виражный свет, а на скамье серела бесформенным пятном короткая грузная фигура. Одна. Его даже не охраняли. А впрочем, куда бы он ушел?

Я подошла к нему близко-близко и попробовала заглянуть… нет, лицо – это у людей, а у фробистов… не знаю. Его глаза были закрыты, а распластанные ноздри ритмично раздувались. Он спал! В воздухе стояло тонкое, противное посвистывание, в свете витражей колыхался столб пыли. Пыль разъедала глаза, и над серым воротником мундира расплылось беловатое плоское пятно.

И вдруг я чихнула.

Он не вздрогнул – просто проснулся. В его подсознании даже не возникло варианта, что это пришли за ним – вести на казнь. Он проснулся и теперь с интересом разглядывал меня из-под набрякших век. Под этим взглядом я почему-то не могла молчать.

– Вы спите?

На «вы». Какого черта я к нему так обратилась?

– Да, немного устал, – он говорил не с таким уж сильным акцентом. – Приговоренный к казни спать не должен, не так ли?

Кажется, он надо мной издевался.

– Вот именно, – сказала я, – или вы думаете, что вас не казнят?

Фробистский мундир пожал красно-черными погонами.

– Не я это решаю. Но с вашей стороны было бы неразумно меня казнить. Да и негуманно.

Фробист, рассуждающий о гуманизме. У меня по-настоящему перехватило дыхание.

– Вы…

– А что я, в сущности, сделал? Всего лишь очистил населенный пункт, выполняя миссию, доверенную мне командованием. Мне одному, заметьте. В то время как в пункте оставалось не менее ста единиц населения. И никто из них, попрошу отметить, никто сопротивления не оказал.

– Это были женщины и дети. И старики.

Она наконец возникла – та ухмылка, которую я давно предвидела как единственное выражение эмоций на этом подобии лица.

– Дети и старики? Их было не меньше ста. Дети и старики нашей нации способны защитить свою жизнь. И это далеко не единственное, что вам не мешало бы у нас позаимствовать.

И он заговорил сухо и по-деловому, словно выступал с докладом.

– Уже ни для кого не секрет, что вы победили в этой войне. Ирония истории, не больше, но так или иначе вы победили. Но что вы будете делать дальше? Страна в руинах, все производство сориентировано только на войну, экономика в глубоком кризисе. К тому же, по прогнозам, этот год будет неурожайным. Ладно, не берем страну, тебе этого все равно не понять, девочка, рассмотрим на примере вашего поселка. Я говорил с вашим лидером, Тригемистом. Он разумный человек, он умеет вести за собой народ, но плана дальнейших действий у него нет. А это значит: начнется засуха, голод, люди, не найдя поддержки у лидера, восстанут против него, и наступит полная анархия – и у вас в поселке, и по всей стране. Прольется столько крови, что вы будете с ностальгией вспоминать эту войну. На этой войне у вас, по крайней мере, были враги.

– Это полная ерунда, то, что вы говорите. – Мой голос звучал менее уверенно, чем я хотела. – Не будет у нас гражданской войны.

Он словно не слышал меня. Он спокойно и размеренно продолжал свой доклад:

– Если ты учила историю, ты знаешь, что наша страна уже была в подобном положении. Даже в худшем – ведь мы проиграли ту войну. Но мы выстояли – благодаря гению наших вождей, благодаря чертам национального характера. Мы подняли из пепла великую страну! И наш опыт в данный исторический момент неоценим для вас. Я знаю, что именно нужно делать, чтобы избегнуть разрухи и анархии. Никто из вас этого не знает. Не знает и Тригемист – а ведь вы верите ему! Он разумный человек. Он понимает, что значит для него моя жизнь, а что – моя смерть.

Фальшивый пафос его речи глушила монотонная, скучно-никакая интонация. Он будто бы и не пытался повлиять на меня, убедить, привлечь на свою сторону. Он будто бы говорил… говорил… правду.

Не сметь так думать! Моя реакция просчитана заранее, один из подлых фробистских приемов, который не должен на меня подействовать!

Я втиснула ногти в ладонь, незаметно перевела дыхание и выговорила медленно и негромко – чтобы работало каждое слово, чтобы он понял, это безликое фробистское существо: у него нет ни одного шанса.

– Вы сказали, черты национального характера. У нас они тоже есть. Мы, конечно, не настолько сильны в демагогии, но зато мы… убийц и палачей у нас казнят.

К концу фразы я повысила голос и вскинула голову – и мои слова удвоились гулкой церковной акустикой. Убийц… казнят…

Вечером я искала наших ребят – и никого не нашла. Кажется, видела вдалеке Макса, а может, это был и не он. А Вишенка не пришла домой ночевать, и под вечер стало тоскливо и страшно, и приснился Алекс, Алекс, Алекс…

Утром Тригемист собрал всех на площади перед церковью. За ночь стало холодно, накрапывал мелкий противный дождь. Микроскопические капли серебрились на волосах Тригемиста, впитывались темными крапинами в серое фробистское сукно. Убийца стоял на ступеньку выше Тригемиста, их головы приходились вровень. Его даже не связали. Пора бы привыкнуть.

– Сограждане, – голос у Тригемиста был хриплый и простуженный. – Сегодня наша община принимает решение, которое самым прямым и действенным образом отразится на нашем будущем. Война подходит к победному концу. Эта победа далась нам нелегкой ценой. Тяжело найти среди нас человека, который бы не потерял на войне своих родных или близких. Но эта страница истории остается позади, и теперь нами, победителями, должна двигать не жажда мести, а стремление поскорее поднять страну из руин, снова занять достойное место на мировой арене. В этой борьбе ценны усилия каждого конкретного человека – а нас двадцать шесть, мы многое можем сделать! Для нашего поселка, а значит, и для державы в целом. Но энтузиазм и вера в свои силы – не единственное, что нам потребуется. Во главе нашей общины должен встать человек, вооруженный опытом мирного строительства, современными механизмами поднятия экономики, новейшими производственными технологиями. Нам с вами повезло – такой человек есть. Свои услуги общине предлагает господин Фридрих Шиммельгаузен, бывший офицер, а по основной профессии – менеджер стратегии и тактики производства. Сограждане! Я призываю вас понять: в нашем положении было бы нецелесообразно отказаться от услуг такого специалиста. Вопрос выносится на голосование. По законам военного времени принятое вами решение будет иметь юридическую силу. Итак, кто за?