Читать книгу "Россия за облаком - Святослав Логинов"

Первым побуждением было садануть ногой по двери, чтобы лаковые дощечки, прикрывающие железо, брызнули во все стороны, но Николка представил, что будет, когда дверь откроется, и, преодолев искушение, сбежал по лестнице вниз. И уже там сорвал зло на уличной урне.

* * *

Выбор Никита сделал в пользу деревни. Учиться можно и на заочном, а дома что-то явно неладно. Шурка бродит что бледная немочь, Николка, напротив, шустрит не по-хорошему. Из Москвы вернулся сам не свой, залез на чердак и затихарился там, словно мышь в норе.

Никита поднялся наверх. Николка ничком лежал на постели. На Никиту он не оглянулся.

– Что-то ты из гостей не в крахмале приехал.

– Он ещё издеваться будет! – Николка подскочил, обратив к брату злое покрасневшее лицо. – Тебе легко смеяться, а меня, может быть, убьют завтра! Ты представить не можешь, что это такое, когда тебя так просто, ни за что, хотят убить.

– Да где уж мне… И кто тебя убивать собирается?

– Я почём знаю? Мужик какой-то из Москвы.

– Ну, если ты его не знаешь, то и он тебя не знает.

– Тебе просто говорить, а они у меня паспорт отняли и копию с него сделали. А этот, главный, говорит: «Ты мне должен миллион девятьсот тысяч. Не отдашь, я тебя на запчасти для пересадки органов. И сбежать не вздумай, у тебя дома мама-папа – с них взыщу.

– И когда ты успел столько задолжать?

– Не должен я им вообще нисколько! Это они сами придумали, с экспертом своим. Наехали на меня ни за что, просто захотелось…

– Просто так даже собака не лает.

– Собака, может, и не лает, а эти – хуже собак.

– То есть ты шёл по улице, и вдруг подбегают к тебе Главный с Экспертом и кричат: «Гони миллион!»

– Ну тебя!.. И без того тошно, а он ещё издевается! – Николка повалился на постель и глухо произнёс сквозь подушку: – Не скажу я тебе больше ничего.

– Как знаешь… – Никита прислушался, шагнул к чердачному окошку и быстро спросил: – А милиция тут при чём?

– Какая милиция?

– Вон, газик подъезжает.

– Н-не знаю… – дрожащими губами произнёс Николка. – Не было никакой милиции.

– Так, – жёстко приказал Никита, – сиди здесь и носа не высовывай. Пойду разбираться.

Никита сбежал вниз как раз в ту минуту, когда Фектя отпирала дверь на требовательный стук.

Деревенские дома, когда хозяева сидят в избе, традиционно запираются на клямку – то самое нехитрое приспособление, которое «дёрнешь за верёвочку, дверь и откроется». Встречаются порой и щеколды, но этого новшества у Савостиных не водилось, гости, званые и незваные, могли сами зайти в избу. Тем не менее полагалось стучать всем, в том числе и милиции.

– Вам кого? – растерянно спросила Фектя.

Один из милиционеров был знакомым – участковый Архипов по прозвищу Охрип, второго Фектя не знала, а третий и вовсе была женщина. Судя по портфелю и злому взгляду, она и была здесь главной.

– Хозяин где? – спросил Охрип.

– Вон в сараюшке столярничает. А что случилось-то?

– Набедокурил твой мужик.

– Да что ж он натворил, что с милицией приехали?

– Я думаю, ему уже есть шестнадцать лет, – строго проговорила приехавшая дама, – и он сам может отвечать за свои поступки.

– Ахти, беда! – Фектя кинулась к сараю. – Паля, тут по тебя приехали с милицией!

Размеренный звук пилы в сарае смолк. Платон, щурясь на яркое солнце, появился на улице.

– Савостин Платон Власович? – требовательно спросила начальница.

– Он самый и есть, – встрял участковый. – Я на своём участке всех знаю.

Дама метнула испепеляющий взгляд, и Охрип стушевался.

– Я это, – сказал Платон.

– Старший следователь районной прокуратуры Гурдинина, – в руках дамы мелькнула красная книжица. – В отношении вас возбуждено уголовное дело по статьям сто пятнадцать и сто шестнадцать УК Российской Федерации – злостное хулиганство.

– Какое ещё уголовное дело? – изумился Платон. – Я вроде не вор и не убивец.

– Хулиганские действия в отношении гражданина Лопастова и гражданки Андреевой, причинение телесных повреждений, оскорбление чести и достоинства…

– Это у них – честь и достоинство?! – взревел Платон. – Да таких, как они, прилюдно розгами драть надо. Сперва по чести, а там и по достоинству!

– Настоятельно советую выбирать выражения! В настоящий момент в отношении вас избрана мера пресечения – подписка о невыезде, но если я ещё раз услышу угрозы в адрес истцов, она будет изменена на арест.

– Паля, молчи! – выкрикнула Феоктиста. – Наговоришь ещё на свою голову!

Платон крякнул, но ничего не сказал.

– Прошу в машину. Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.

– Давайте, где там расписаться.

– Постановление читать вы не собираетесь?

– Чего там читать, всё одно, как захотите, так дело и вывернете. На нашего брата везде запасено: в земле – черви, в воде – черти, в лесу – сучки, в суде – крючки. Я лучше не глядя подпишу, спокойней спать буду.

– Как знаете. Распишитесь вот здесь.

– Дайте я прочту, – сказал Никита.

– Мне кажется, – отрезала судейская дама, видимо забыв, что эти самые слова говорила минуту назад, – гражданину Савостину уже исполнилось шестнадцать, и он сам может отвечать за свои поступки. Расписались? Отлично! В четверг – это завтра – к одиннадцати часам явитесь в районное отделение милиции, кабинет номер девять, для дачи показаний.

– Лучше бы в пятницу, – заметил участковый.

– Что?

– Автобус из деревни ходит по вторникам и пятницам. Как он к вам в четверг попадёт?

– Это уже не моё дело. И не ваше, между прочим. Для хулиганских действий он как-то в город попадал. Пусть и теперь постарается.

– Оставь, Архипыч, – сказал Платон. – Доберусь до города и в четверг, не переломлюсь. С утра до Блинова, а там автобус каждый день ходит. К сроку и поспею, не извольте беспокоиться.

Последние слова были обращены к следовательше, которая, убрав бумаги в портфель, уселась в машину на заднее сиденье и теперь нетерпеливо ожидала, пока шофёр и участковый займут свои места.

Газик завонял бензиновым выхлопом, и Савостины остались возле дома одни.

– Господи, что же это было? – выдохнула Фектя. – Налетели, настращали… Палюшка, за что они тебя?

– Серёжку, стервеца, поучил чуток. А ему, видать, мало показалось, и он в суд подаёт.

– Это из-за меня? – Шурка, всё время прятавшаяся в сенях, выступила на свет. – Не езди, слышишь? Засудят они тебя.