Читать книгу "Кролик разбогател - Джон Апдайк"

Вода. Кролик не доверяет этой стихии, хотя маленькое, бурое, круглое, как циферблат, озеро, чьи воды лижут песчаный пляж перед стареньким домом Спрингеров в Поконах, выглядит приветливым и покорным, и он плавает там каждый день до завтрака, до того как проснется Дженис и пока мамаша Спрингер в своем стеганом халате хлопочет у старой керосинки, готовя утренний кофе. В будни, когда здесь мало народу, он идет по крупному, специально завезенному песку, завернувшись в полотенце, и, бросив взгляд направо и налево, на коттеджи, соседствующие с их домиком среди сосен, погружается в озеро голышом. Какая роскошь! Серебристый холод обволакивает бедра, пронизывает насквозь. Мошки, кружащие над поверхностью воды, разлетаются и снова слетаются, когда он взмахивает рукой, прорезая жидкую застылость, и вправо и влево к глинистым, утыканным корягами берегам бегут от него круги. Если час ранний, на глади озера лежит дымка тумана. Гарри никогда не любил рано вставать, но теперь увидел в этом смысл — ты с самого начала вступаешь в день, до того, как он зашагал, и ты шагаешь вместе с ним. В туманной дымке чувствуется ночной холодок, незагрязненная свежесть мира, просыпающегося вместе с ним. Мальчишкой Кролик никогда не ездил в летние лагеря — наверное, Нельсон прав, они были слишком бедные, родителям никогда не приходило в голову посылать его туда. Раскаленные, потрескавшиеся тротуары и площадка для игр в Маунт-Джадже были его уделом в летнюю пору, а несколько поездок на побережье Нью-Джерси, предпринятых родителями, остались в его памяти почти как пытка — эти часы, проведенные на захолустных дорогах в старой колымаге, «форде» модели «А», а потом в грязно-коричневом «шевроле», где к жаре добавлялось раздражение, которое выплескивали его мать и сестра, а отец сидел, согнувшись, за рулем, веснушчатая тощая шея его сзади была вся мокрая, тогда как Гарри смотрел в окно на пролетавшие мимо городки Нью-Джерси, похожие, словно искаженное эхо, на его собственный городок, его собственную жизнь, по которой он начинал скучать уже через час. Городок за городком молча демонстрировали ему, сколь жалка его жизнь, более или менее повторяемая миллионами обитателей этих поселений, где дома, и веранды, и деревья были издевательскими слепками с тех, что стояли в Маунт-Джадже, и питали иллюзии других мальчишек, что они пуп земли, что существование их важно, полно смысла и кем-то любовно оберегается. Гарри смотрел на девчонок, шагавших по тротуарам, мимо которых они проезжали, и думал, которая из них станет его женой, а он свою судьбу видел в том, чтобы уехать из Маунт-Джаджа и жениться на девушке из другого городка. Поток машин по мере приближения к побережью становился все гуще, остервенелее, ближе к столичному. Машины с их блеском, их выхлопами всегда казались ему чем-то жестоким. Прибыв наконец на побережье под возмущенные возгласы: на стоянке машин — ни одного свободного места, служитель в купальне грубит, — они чинно проводили несколько часов на незнакомом пляже, где сухой песок обжигал ноги и забирался в купальный костюм, а мокрое ребристое дно океана там, где вода отступила, издавало бесконечно мертвящий запах, запах широко раскинувшей свои владения смерти. От каждой найденной раковины слегка воняло этим кошмаром... Вид родителей в купальных костюмах будоражил его. Мама не выглядела безобразно толстой, как некоторые другие матери, — тело у нее длинное, костлявое и жесткое, а когда она вставала, чтобы подозвать его или маленькую Мим, оказавшихся среди подозрительных чужих людей или в опасной близости от подступающей, по слухам, воды, руки ее взлетали, точно бесперые крылья. И звала она его в таких случаях не Кролик, а «Хасси! Хасси!». А у отца там, где тело закрыто рабочей спецовкой, кожа такая нежная, белая. Кролику втайне нравилось, что отец у него такой белый, он воспринимал это как сокровище, — в бане они с отцом быстро переодевались, не глядя друг на друга, и в конце дня переодевались снова. Возвращение в округ Дайамонд всегда было достаточно долгим, так что ты успевал сгореть под солнцем. Они с Мим начинали лупцевать друг друга — просто чтобы услышать, как вскрикнет другой, и взорвать скуку потерянного дня, который можно было бы плодотворно провести на игровой площадке Маунт-Джаджа в интригах и приятных знакомствах.

Когда он вспоминал об этих поездках за город, ему всегда казалось, что он поднимался вверх к океану, словно ехал к огромной голубой горе. Иногда вечером, перед тем как заснуть, он слышал шепот матери: «Хасси!» Теперь, став богатым, он понимает, что это были выезды бедняков, кончавшиеся тем, что они обгорали на солнце и у них расстраивался живот. Папа любил оладьи и крабов и тушеные устрицы, но стоило их поесть, как его начинало рвать. После того как модель «А» была поставлена в гараж, а маленькая Мим уложена в кровать, Гарри слышал, как в дальнем углу двора блевал отец. Но он никогда не жаловался — ни на рвоту, ни на свою работу: ничего тут не поделаешь, так уж на роду написано, только одно повторяется регулярнее, чем другое. Итак, Кролик ни разу не отдыхал на курорте, когда впервые приехал в этот коттедж, который Фред Спрингер купил под конец своей жизни — после того как благодаря лицензии на продажу «тойот» стал уже не просто торговцем подержанными машинами, после того как его единственная дочь вышла замуж и повзрослела. Гарри и Дженис обычно приезжали сюда на неделю — погостить. Места здесь было совсем мало, и в отношениях быстро возникала напряженность — притом Нельсон, весь искусанный мошкарой, после первого же дня принимался ныть. Когда же старик Спрингер умер, Гарри стал тут хозяином и наконец понял, что природа — это не только нечто такое, что пробивается сквозь трещины тротуаров и держит фермеров безвылазно в захолустье, но это эликсир, роскошь, которую в наш нечистый век счастливчики могут купить, огородить и поддерживать в чистоте. Конечно, этот пятикомнатный, крытый темной дранкой коттедж, который мамаша Спрингер сдает в аренду на все лето, кроме трех недель августа, и, если удается, снова сдает на охотничий сезон, не идет ни в какое сравнение с островерхими особняками, охотничьими домиками и курортными отелями, которых полно в округе и которые либо постепенно приходят в упадок, либо сносятся строителями; но позади коттеджа — два акра леса, у него свой причал с лодкой, что дает Гарри возможность устраивать свою жизнь по выбору, как, скажем, выбирают блюда в меню или лоснящийся фрукт в вазе. Здесь, в Поконах, еда, физические упражнения и сон не вытеснены на задворки, а занимают весь день, становясь чем-то безмерно важным. Запах свежего кофе встречает его, когда он шагает к дому, еще мокрый после купания; утренний туман проникает поцелуем сквозь заржавевшую оконную сетку; день за днем он видит Дженис все в тех же теннисных шортах, из которых торчат загорелые ноги, и в черной майке парня; на перилах веранды сидит синяя сойка и при его приближении перелетает на другое место; гладкий камень в розовых прожилках поддерживает дверь наверху, у которой отлетела задвижка; горки глины и сорняков высятся там, где вбиты свежие столбики. Гарри любит здесь все и уже не впервые за свою жизнь старается привести себя в состояние гармонии с переплетением простых фактов, из которых состоит его существование и которые от рождения заложены в нем. Можно же, наверное, жить хорошо.

Он старается не налегать на джин и закуску. Он плавает, и слушает воспоминания мамаши Спрингер за утренним кофе, и каждый день ездит с Дженис в поселок за покупками. По вечерам они втроем играют в безик при ярком свете напольных ламп со штативами. Он не любит удить рыбу и не очень любит играть с женой в теннис против одной из пар, которые, как и они, могут пользоваться кортом для домовладельцев — старым прямоугольником из глины среди сосен, с закраинами, бурыми иглами, и с провисшей, точно мокрое белье, проволочной оградой. Дженис ведь каждый день практикуется в «Летящем орле», и рядом с ее сильным, грациозным телом он чувствует себя нескладным и неуклюжим. Мяч летит к нему с такой яростью, что его ракетке не справиться с ним. На черной майке Дженис выгоревшие буквы — «Филадельфийцы», эту майку он купил Нельсону в одну из их поездок на Стадион ветеранов, и парень оставил ее, когда уехал в Кент, а Дженис, молодясь, обнаружила майку и присвоила. Типичная ситуация: парень вырос и стал для него угрозой и трагедией, а для нее — оправданием, чтобы взять майку. Кстати, Нельсон в нее сейчас и не влез бы. А на Дженис она сидит отлично, — Кролик чувствует, что она рядом, видит краешком глаза, как она двигается свободнее, чем он, смуглая женщина среднего возраста, с коротко остриженными волосами и подпрыгивающими пейсами. Мяч всякий раз дугой отлетает от ее ракетки, а Кролик либо слишком сильно ударяет по нему, либо, стараясь, как она говорит, «ласково послать» его, отправляет прямо в сетку.