Читать книгу "Инка - Улья Нова"

Познав великие истины, но так ничего и не решившись предпринять, Инка побрела по шоссе, не оборачиваясь, не глядя туда, где по морю трав плыл в темноте неразгаданный огнедышащий человек. Инка шла не спеша, кофейник ночи был еще полон густой и медленной темноты. С асфальта поднималось накопленное за день тепло вперемежку с парами нефти, керосина и каучука, изредка ветер одаривал Инку бодрящим вдохом, свежим запахом сена и сырым, тревожным туманом.

Но как ни печальны песни, они рано или поздно замолкают, и как ни полон кофейник, он не тянется вечно, а ухабистый путь в итоге приводит куда-то. И вот почти растаяла, как мятный леденец, Мама Килья в бело-голубых чистых простынях утреннего неба. В ногах Инки гудят, роятся полчища мошек, тело стало легким, и кажется, только пальцем шевельни, только захоти, и взлетишь. Вон уже виднеется сухое крылышко зеленого жука, козырек «Атлантиса»: все Инкины тропы сходятся к нему, и не стоит сокрушаться и бессмысленно поминать еловый чай. Раз так, то нужно спешить: она услужливо прибавила шаг, пригладила на ходу взъерошенные, нечесаные волосы, расправила сарафанчик, тщетно надеясь, что эти незамысловатые меры приведут ее в порядок, сделают хоть немного похожей на старательных девушек, которые окончательно и бесповоротно залили себя в форму конторы.

Приближалась Инка к «Атлантису», усердно преображая себя для службы, была она – пугливый дикарь женского пола, измотанный, но довольно привлекательный и гордый. Облачение Инки, вытерпевшее ночную пешую экспедицию из аэропорта, не радовало мир свежестью, не поражало чистотой, а наскоро состряпанная где-то в подвалах обувь, все те же бордовые кеды об одном развязанном, истрепанном шнурке, и вовсе имели плачевный, убитый вид. Однако изматывающие душу сны и поиски Уаскаро пошли Инке на пользу: превратили ее в бледное, но живое, бойкое существо с недоверчивым острым взглядом черненьких, умилительно косящих глазенок. Последние метры до «Атлантиса» преодолела она бодро, расправив спину и плечи, на ходу не высказывалась, а была готова ко всему: к любым грубостям охранника, к любым нападкам Писсаридзе, и знала, что перенесет что угодно, лишь бы пустили внутрь, дали сесть, согреться и глотнуть обжигающий черный кофе. Утренний ветер выдул из нее остатки тепла, до дрожи бодрил, не давая прикорнуть на ходу, и от этого в голове были тишь, прозрачность и бессловесная, голодная ясность.

На пороге под пытливым взглядом камеры она немного отдышалась, скривила подобострастную физиономию, напряглась и еще разок, уже картинно поправила сарафанчик, демонстрируя готовность к работе. Потом она нажала что есть силы на кнопку звонка, пнула железную дверь боком, подтолкнула ногой, не без тоски заметив, что бордовые кеды утеряли цвет и щедро обросли грязью. Дверь не поддавалась, словно вросла в стену. Инка занервничала, вот ладошки ее уже стали совсем ледяными, влажными, вот она уже перестала прятать волнение от пристального взгляда камеры. Протекла целая река времени, две мухи досаждали и были наконец отогнаны, бабочка мелькнула и скрылась, какая-то машина остановилась у подъезда, проглотила мальчишку с оранжевым рюкзаком и, пыхнув дымком, отчалила. Потом вдруг тяжелая бронированная дверь, тихо скрипнув, отворилась, на пороге возник не охранник с усами и не тот, другой, чья жена никак не может похудеть, а совершенно незнакомый, коренастый человек в черной униформе. Инку он осмотрел с недовольной ухмылкой, стараясь показать, что кислая мина на его лице – не иначе как отражение Инки. Но она не обратила ни малейшего внимания на тонкую игру мимических мышц незнакомца и, тесня черного, как заморский таракан человека, шагнула внутрь, деловито шепнув:

– Быстрее надо соображать.

Весь вид человека в черном внушал Инке тревогу и не предвещал ничего хорошего. Она была готова к обороне, если надо – оправдать свое опоздание, объяснить вчерашнее отсутствие, растолковать, почему квартальный отчет еще не сдан. Она была напряжена, сбита в тугую, несъедобную женщину, которую невозможно ни распилить, ни разжевать. Но то, что она увидела в конце коридора, превзошло все ее таланты по самообороне, все навыки ее проницательности, а также ростки предвидения. В дальнем конце коридора маячили двое в черной пыльной униформе, ухмылки на их наскоро вырубленных из дешевых пород дерева лицах что-то да значили. Инка смешалась, забыла, зачем пришла, и нерешительным идолом застыла посреди коридора. Будь уши подлинней, она прижала бы их, как испуганный кролик, и, настороженно поглядывая вокруг, забилась бы в угол.

– Ты что тут потеряла, тощая женщина?

Косые улыбки на суровых лицах, пустые, выветренные взгляды и еще один тип в униформе, выползающий из кабинета Писсаридзе, заставили Инку насторожиться. Она на всякий случай соврала первое пришедшее на ум, мол, зашла справиться о расценках. Четыре настороженно ползущих из разных концов офиса больших черных таракана смотрели на нее ласково и грубо, как нежные маньяки, как обходительные убийцы:

– О каких таких расценках, тощая женщина, ты пришла спросить, пройдем-ка в кабинет, расскажешь.

Следуя в кабинет хозяина, Инка сжималась, как запуганный еж, судорожно подмечая весьма подозрительные приметы: в коридоре было темно, столик с сувенирами и грамотами был похож на поле боя, а предметы культа конторы валялись жалким и бесхозным барахлом. И вот что совсем уж удивило Инку: в кабинете Писсаридзе не оказалось, стояла несказанная духота и густой, плотный табачный чад, какой исходит только от дешевых солдатских папирос. На столе хозяина царил разгром, валялись незнакомые предметы, парочка пистолетов, кобура, целый листопад документов, а на полу был беспорядок, бедлам и щепки безжалостно раскуроченной кабинетной утвари. Инка никого из знакомых и коллег не обнаружила. Она упала в кожаное кресло Писсаридзе, посидеть в котором не только не мечтала, но даже в кошмарных снах не предполагала вообразить такое кощунство над собственной персоной. Вокруг все плотней и уже до неприличия плотней стягивалось кольцо потных мужчин в черной униформе, они пахли машинным маслом и перхотью. Они, как голодные тараканы, наконец набрели на ароматный съедобный кусок и вот готовились накинуться и силой отвоевывать друг у друга добычу. От своего явного неведения Инке становилось тревожно, от мятого и несвежего сарафанчика – неуютно, а сомнительная, растрепанная прическа и грязь на кедах не позволяли ей уверенно и нагло поглядывать поверх голов. Она ссутулилась и сжалась в кресле, неохотно выжидая, что будет дальше. Кто-то из толпившихся вокруг наклонился, царапнул щетиной Инкину щечку, пыхнув луком и колбасой, грубовато поинтересовался:

– Так о каких расценках, милая, ты пришла спросить в такую рань?

Инка, утратив способность говорить, сидела, как неподвижный, отпахавший все свое волшебство идол, и смотрела на вопрошавшего бессмысленным, испуганным взглядом. Облепивший ее фигурку сарафанчик приводил тараканов в похотливый восторг, кое-кто из них умиленно жевал резину, кое-кто другой подмигивал и улыбался, а тот, самый первый, встретивший ее у двери таракан-крепыш устрашающе выпятил нижнюю челюсть и повторял, зловеще и громко рыча:

– Оглохла? Отвечай, о каких р-р-р-асценках пр-р-р-ишла узнать?

Излишняя близость целой стаи диких, грубых мужчин с оружием, которые непонятно чего хотят, очень смутила Инку. Отсутствие коллег и погром в кабинете хозяина заставили насторожиться и быть начеку. Она напряглась и навострила ушки, как маленький, но юркий зверек. Тяжелое, горячее дыхание тараканов жгло виски и щеки, их черные униформы оскорбляли грубостью ткани, резкими, тревожными запахами и заношенной нечистотой. Но, несмотря на все это, Инка не дала себе пропасть. Она собралась, вдохнула поглубже спертый офисный воздух и, кое-как сплетая слова родного языка, выдавила, не заботясь о правдоподобии, что пришла узнать, сколько стоит билет до Лимы. В Лиме живет подруга, Азалия, скоро в школе каникулы, вот она и пришла узнать, сколько надо копить, а то очень уж хочется повидаться с подругой. Произнося слова спокойно и неспешно, стараясь не делать резких движений и не махать руками, чтобы не спугнуть налаживающееся доверие, она попутно очищала свои коленки, локти, груди и подмышки от жадно припиявленных взглядов. В какой-то момент ей почти удалось своим испуганным, но неспешным голоском всех успокоить, и стеклянные взгляды, потеплев, привязались за невидимые ниточки к задумчивому танцу ее рук. Ответ прозвучал мирно, беспомощно и от этого убедительно. Знай хоть кто-нибудь из умиленных тараканов, что Лима, «этот населенный пункт расположен» на той, обратной стороне Земли, они бы не простили такого бесстыдного вранья. А так ответ внушал доверие, заражал симпатией к какому-то странному миру девчонок-пигалиц, обольстительных, но пока запретных школьниц-синиц с голыми плечиками и коленками. Напряжение спало, на лицах морщины разгладились, усмешки, улыбки и недвусмысленные кивки означали, что вопросы исчерпаны, а Инка – свободна и может идти, правда, не пояснили, куда ей теперь идти.