Читать книгу "Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова"

— Не надо врать себе, Надя. Да, чтобы партия не потеряладушу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновойэкономике, к капитализму как некоторое временное отступление. Но себе врать ненадо. Себе мы должны отдать отчет. Попытка не удалась.

— Почему? Объясни почему? — Крупская не повышала голоса, ноказалось, что она кричит. — Мы взяли власть и почти пять лет удерживаем ее. Мыпобедили в Гражданской войне. Мы строим новое государство, новое общество,выводим новую породу совершенного человека, свободного труженика.

— Брось, Надя, — Ленин поморщился и махнул рукой. — Взяли,победили! Какой ценой? Ради чего? Мы сами не знаем, что строим и какую породувыводим. Так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни нельзя.Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще,сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке.

Повисла тишина. Крупская продолжала смотреть на мужа, нобольше не щурилась. Глаза выкатились из орбит, губы задрожали.

— Володя, перестань, пожалуйста, — прошептала она, закрылалицо руками и прогудела сквозь ладони: — Володя, мне страшно.

Мария Ильинична, все это время молчавшая, вдруг встала,резко отодвинула стул и вышла.

— Мане тоже страшно. Всех я напугал, — вождь виноватовздохнул и как ни в чем не бывало опять принялся за кашу.

Федор есть не мог. Он застыл и слушал. В очередной раз Ильичясно и недвусмысленно признавал свое полное фиаско.

«Что же это? — думал Федор. — Прозрение, раскаяние?»

Очень хотелось ответить: да. Но Федор отлично понимал, чтозавтра вождь будет говорить и делать нечто совершенно противоположноесегодняшним разумным печальным речам.

Михаил Владимирович еще в восемнадцатом заметил, что естьдва отдельных существа. Чудовище Ленин и человек Ульянов. Чудовище используетчеловека в своих планетарных целях, и скоро от Ульянова останется толькомертвая оболочка. Медицина бессильна. Возможно, очень давно ребенка Ульяновасумел бы спасти какой-нибудь старец, святой чудотворец, отчитать по церковномуканону, изгнать беса. Но не случилось. А теперь уж поздно.

«Нет. Не прозрение, не раскаяние. Игра. Человек изредкадразнит чудовище, играет в непокорность, — подумал Федор. — Крупская знает,потому такая бурная реакция. Конечно, она никогда, даже про себя, не произнесетслово „бес“. Воинствующая атеистка, она называет то, что сидит в ее муже,идеей, доктриной, великим учением. Но слова не меняют сути».

Федор низко опустил голову и разглядывал тонкую затейливуюмережку на скатерти. Рядом стоял пустой стул Марии Ильиничны. Вождь был прав,когда сказал: «Мане тоже страшно». Да, страшно, однако по другому, не так, какКрупской. В отличие от жены, сестра сохранила остатки нравственного чувства издравого смысла. Для жены слова вождя крамола, ересь. Для сестры они правда.Она давно уж все поняла, но панически не желает признавать и формулировать.

За столом опять воцарилась тишина. Ее нарушил лишь шорохгазеты, которую демонстративно развернула Крупская. Ильич, покончив с кашей,кликнул горничную, попросил чаю. Федор все так же сидел, опустив голову, не могшевельнуться и вдруг кожей почувствовал пристальный взгляд Крупской. Онасмотрела на него из-за газетной страницы. Когда он поднял лицо и встретился сней глазами, она спокойно произнесла:

— Федя, голубчик, пожалуйста, разыщите Марию Ильиничну. Ейуже два дня нездоровится. Нам с Володей не признается, что у нее болит. Может,с вами поделится?

Федор нашел ее на балюстраде. Она курила, кутаясь встарушечью теплую шаль, и даже не повернула головы, когда он подошел и всталрядом.

— Владимиру Ильичу значительно лучше, — сказал он, глядя нагрубый курносый профиль.

Лицо Марии Ильиничны было безнадежно некрасиво, что-толягушачье проглядывало в чертах. «Лягушка, которая никогда не превратится вцаревну», — с жалостью подумал Федор и заметил, что рука с папиросой мелкодрожит, нос покраснел, глаза мокрые.

— Мария Ильинична, замерзнете, простудитесь. Идемте в домили я принесу вам плед.

— Вчера был Сталин, — произнесла она глухим бесстрастнымголосом, — они с Володей закрылись в комнате, говорили часа два, о чем,неизвестно. На прощанье, как всегда, расцеловались. Потом Сталин отвел меня всторонку и сообщил, что Володя боится паралича, беспомощности, не желаетмучиться, просит втайне от всех принести ему цианистый калий.

Москва — Вуду-Шамбальск, 2007

Маленький частный самолет болтало, крутило в воздухе, каклодочку в открытом море при пятибалльном шторме. Петру Борисовичу стало плохо.Кроме Савельева, летели еще двое сотрудников службы безопасности, и всесуетились вокруг Кольта. Сначала его тошнило, потом он стал жаловаться насердце. В хвосте имелся вполне удобный диван, со специальной системой ремнейбезопасности. Кольт согласился лечь, но не желал пристегиваться и постоянноскатывался.

Соня сидела впереди, слышала тихие, терапевтически спокойныеголоса Димы, охранников, стоны и брань Кольта. На прощанье Агапкин шепнул ей,что у Кольта совсем плохо с нервами. Она не придала этому значения. ПетрБорисович никогда не отличался особенным тактом и терпением. Но сейчас он велсебя как помешанный, орал, матерился, бился в истерике.

Соня пыталась отвлечься, не слушать. Ей была видна кабинапилота, разноцветные огоньки на пульте управления, крупные ослепительные звездыв темном небе, сизые, со стальным отливом, облака внизу, такие плотные, что ониказались твердью, холмистым ландшафтом какой-то чужой, мрачной планеты. Поландшафту прыгала маленькая четкая тень самолета, очерченная ободком лунногосвета.

На откидном столике стоял открытый ноутбук, подарок ФедораФедоровича. Старик выбрал и заказал по Интернету тонкую, легчайшую, но весьмамощную машинку, вручил Соне перед отлетом и сказал, что внутри она найдет многоинтересного.

Соня включила ноутбук, как только самолет набрал высоту, иобнаружила, что Агапкин закачал туда расшифрованные материалы экспедициидвадцать девятого года, мемуары Никиты Короба, большое исследование о художникеи алхимике Альфреде Плуте с иллюстрациями, какими-то схемами, примечаниями.Была отдельная папка, названная «Дед» с посланиями из Зюльт-Оста. Дедушка почтикаждый день отправлял для нее письма на электронный адрес Агапкина.

В качестве заставки на рабочий стол Федор Федорович поместилулыбающуюся щенячью морду, очень удачную фотографию Мнемозины.

Соня пробовала читать, но из-за сильной болтанки не могла.Дима, уложив наконец несчастного Кольта, сел рядом с Соней.

— Как ты? Не тошнит? Уши не закладывает?