Читать книгу "Степень покорности - Фридрих Незнанский"

– Знамо дело, посидит, – согласилась покладистая баба, доставая из кармана связку ржавых ключей.

В подвале было темно.

– Куда идти? – растерялся Степан, вглядываясь вперед.

– Иди на меня, – раздался слева голос Ваньки.

– Может, свечку зажечь? – спросил Степан.

– Ничего, скоро глаза привыкнут, – пообещал Шурик. – Это только первые пять лет темно кажется.

Ванька злорадно заржал.

Баба наверху захлопнула дверцу. Загрохотал засов, скрипнул ключ в замке.

– Да вы чего, ребята? – попятился испуганный Степан.

– Шутка, – хлопнул его по плечу Шурик. – Не пугайся. Конечно, никто с тобой тут сидеть пять лет не собирается. Так, немножко потолкуем…

В руке Ваньки вспыхнул луч фонарика – высветил лавку у земляной стены, потом низкий свод потолка и уперся в лицо зажмурившегося Степана.

– Не жмурься, – строго произнес Ванька. – Сядь на лавку. И жди.

– Чего? – жалобно спросил Степан. – Неужели вы из-за мелочи, из-за каких-то двух сотен рублей готовы грех на душу взять?

– Дурак ты, парень, – крякнул с досадой Шурик. – Мы тебя сюда заманили. И никакой тут простокваши, никаких денег…

– Зачем заманили? – Степан рукой прикрыл глаза от света.

– Вань, побереги батарейки, – приказал Шурик.

Снова стало темно.

– Зачем? – спросил Степан.

– Может, его прибить маленько? – предложил Ванька. – Чтоб был потише, а то лезет с разными вопросами.

– Будешь рыпаться, – грозно предупредил Шурик, – прибьем до состояния «абсолютной покорности». Сечешь, падла?

– Не понимаю, за что? – недоумевал Степан.

– Не успели подготовиться к твоей встрече. Ты же должен был только завтра утром приехать? – проговорил Ванька.

– Торопился, билеты специально поменял, – пояснил Степан. – Чтоб пораньше к Солнцу… Доложиться, как положено.

– Он и так все знает. Ему уже позвонили.

– Что-то не так?

– Да все так! Что ты ноешь? Шурик, давай я ему все-таки врежу от души!

– А пакет? – наивно спросил Степа. – Мне же надо передать!

– Там пучок нарезанной бумаги, – объяснил Шурик. – Кукла.

– Это вы меня из-за Антонины?

– Да заткнись ты! – вспылил Ванька. – Шурик, этому пацану надо врезать! Он иначе не замолчит.

– Промахнешься в темноте, – предположил Шурик.

Снова вспыхнул луч фонарика – прямо в глаза Степана.

Он не успел закрыться рукой – Ванька наотмашь вмазал кулаком…

Всю неделю Антонина провела в полном одиночестве и взаперти. Неизвестность мучила ее, а страх не давал спать по ночам.

Раз в день ей приносили сырые немытые овощи – морковь, свеклу, капусту – и ведро воды. Она пыталась выяснить судьбу Степана, угрожала милицией, просила о милосердии и помощи… Никто не отвечал на ее вопросы, не вступал в разговоры.

Она сутками напролет плакала, уткнувшись лицом в ком тряпок, служивших ей подушкой. Выдумывала фантастические планы побега.

«Вот, – думала она, – хорошо бы часовые вздремнули, а засов я бы немного подтолкнула палочкой… Он бы упал. Я бы тихонько выбралась. В деревне взяла свою машину, доехала бы до первого же отделения милиции… И там все бы им рассказала! Вот они бы… Тогда я бы и Степана нашла. Куда они его дели? Что с ним случилось? Ведь не мог же он меня тут одну бросить? С ним что-то страшное… Боже мой! Как ему помочь?»

Голова от напряжения, от голода и постоянного стресса превратилась, казалось, в один сгусток боли.

И так день за днем…

Дверь ее убогой лачужки распахнулась поздней ночью накануне ожидаемого приезда Степана. Два черных служителя и три костлявые тетки в белых балахонах молча отвели ее на берег пруда и заставили раздеться догола. Потом тетки провели ее в воду, ополоснули и вывели на берег.

– Не воняет? – спросил один из черных.

– Пока нет, – сострила тетка.

– Пошли. – Черные повели ее обратно в колонию.

Антонине показалось особенно странным и пугающим то, что в лесу не щебетали птицы. Не свиристели сверчки.

Этой ночью и в колонии была могильная тишина. Ни шепота, ни звука, ни малейшего огонька.

Дверь дома со скрипом отворилась. Тетки бесцеремонно пихнули Антонину вперед – в бездну мрака и ужаса…

За ней вошли черные.

Кто-то взял ее за руку и повел по ступеням на второй этаж.

«К Солнцу ведут, – догадалась Антонина, и сердце ее сжалось в твердый комочек. – А если я его задушу? У меня хватит сил. Мы же будем одни! Он не сможет сопротивляться… Хотя говорят, что он невероятно силен…»

– Проходи. – Перед Антониной открылась дверь.

В большой просторной комнате горели свечи в высоких канделябрах.

Стены, почти невидимая мебель, стол – все было укрыто черным бархатом. Казалось, что это в ночном бездонном небе парят огоньки свечей, поблескивает серебро столовых приборов, цветные узоры фарфоровых тарелок, хрусталь бокалов. И розы… Алые розы с капельками росы на лепестках…

– Проходи, – раздался рокочущий бас Минаева. – Сегодня я долго думал о тебе. Снова и снова я думаю о тебе. И никак не могу решиться на неминуемый поступок.

Самого Минаева нигде не было видно.

«Будет играть, – определила Антонина, – как кошка с мышкой. Вот, оказывается, что ему нужно… Ничего удивительного. Это можно было предположить. Посмотрим, что будет дальше».

– Не удивляйся. – В комнату вплыла фигура Солнца. Минаев был одет в бархатный балахон, и его не было видно. – Это великолепие не для тебя. Я никак не хотел произвести на тебя впечатление. Просто я так живу. Мне так приятнее. Я ничего не хочу скрывать от тебя. Ведь ты умная женщина и все понимаешь. Зачем эти утайки?

– Где Степан? – отважно спросила Антонина, оглядываясь.

Входную дверь, в которую вошла, она бы уже не нашла в складках черного бархата.

– Степан поехал в экспедицию. К жаркому солнцу. Ему нужно проветриться. Да и мы… Уже давно планировали эту поездку для него. Пора мальчику становиться мужчиной. Пора ответственно относиться к делу. Пора совершать важные и нужные поступки. Мне кажется, вы того же мнения?

– Безусловно, – подтвердила Антонина.

– Но взялись, так сказать, с другой стороны, – усмехнулся Солнце, – ученый… Психолог. Изучаешь нас, значит, как подопытных кроликов…

– Каждому свое, – проговорила гостья.

– Если бы так, – хозяин горестно вздохнул, выказывая скорбь по несовершенствам мироздания. – Но ведь не получается! Не может народ чинно и благородно отдавать кесарю кесарево, а Богу – богово. У нас все через край! Уж если любовь, то до гроба! Да так, чтоб кости трещали! Разве вы любите вашего бедного мальчика по-другому? Разве вы не готовы ради него взойти на костер?