Читать книгу "Фаворитка Императора - Жюльетта Бенцони"

Она слишком хорошо знала неискоренимый роялизм ее крестного, его нравственную чистоту и строгость его личного кодекса чести, чтобы не чувствовать, что ее исповедь содержит слишком тягостные моменты, если только он согласится выслушать ее до конца.

Улица Шануэн в этот поздний час была темной, только над дорогой светились две лампы, подвешенные на протянутых от дома к дому канатах. Окованные железом колеса кареты гремели по крупным булыжникам, по меньшей мере времен Генриха IV, покрывавшим дорогу между двумя рядами огромных зданий, таинственных и молчаливых за их зарешеченными окнами, где обитали каноники капитула Нотр-Дам. Двойная тень соборных башен простиралась над старыми крышами, еще больше сгущая темноту ночи.

В ответ на учтивый вопрос Гракха-Ганнибала встретившийся аббат указал жилище мэтра де Брюйара, легко отличимое от других благодаря высокой четырехугольной башне, возвышавшейся в его дворе. К тому же это был один из немногих домов, в которых горел свет. Каноники рано ложились спать, что предоставляло свободу действия скверным подросткам, которые наводняли старые улицы Сите, чтобы заниматься сомнительным промыслом.

К большому удивлению Марианны, в доме каноника не ощущался запах остывшего воска и старой бумаги, который, по ее мнению, был обязательной принадлежностью жилища церковнослужителя. Слуга в темной ливрее, ничуть не походивший на церковного сторожа, провел ее через два салона со старомодной, но очень изящной обстановкой до закрытой двери, перед которой прохаживался с опущенной головой и заложенными за спину руками аббат Бишет. Заметив гостью, верный секретарь издал довольный возглас и поспешил к ней, из чего Марианна заключила, что ее ждали.

– Его преосвященство уже трижды спрашивал, приехали ли вы. Он в большом нетерпении!.. До такой степени, что не может выносить чье-либо присутствие, даже мое.

«Особенно твое», – подумала Марианна, которая, со своей стороны, не смогла бы выдержать и четверть часа присутствие услужливого аббата.

– Знаете, – добавил Бишет проникновенно, – мы вынуждены покинуть Париж до рассвета!

– Как? Уже? Но крестный ничего не сказал мне об этом.

– Его преосвященство еще не знал. Уже вечером министр по церковным делам господин Биго де Преамене поставил нас в известность, что наше присутствие в столице не является желательным и мы должны уехать.

– Но куда?

– В Реймс, куда… гм… сгоняют строптивых членов римской курии! Это большое несчастье и величайшая несправедливость. Действительно, наступили апокалипсические времена и…

Марианне не удалось дослушать до конца пророческие слова аббата Бишета, так как дверь, перед которой шел этот интересный разговор, в этот момент отворилась и показался кардинал, на этот раз гораздо больше напоминавший аббата де Шазея: его скромный черный костюм был менее элегантен, чем ливрея слуги.

– Бишет! – сказал он строго. – Я достаточно взрослый, и могу сам сообщить моей крестнице о своих несчастьях. Напрасной болтовней вы задерживаете нас. Живо идите на кухню и прикажите приготовить кофе, побольше и покрепче! И не беспокойте меня, пока мэтр де Брюйар не скажет вам, что он готов. Входи, моя маленькая.

Последние слова, естественно, адресовались Марианне, которая прошла в небольшую, но уютную библиотеку, где светлые панели, роскошные переплеты и свежие ковры из Бовэ не больше отдавали церковным духом, чем то, что она уже увидела. Над секретером очень красивая молодая женщина улыбалась с лукавым видом с портрета в овальной золотой рамке между двумя позолоченными бронзовыми канделябрами, а над камином юный Людовик XV в коронационном костюме озарял всю комнату голубизной королевской мантии.

Видя, что Марианна с некоторым удивлением рассматривает этот портрет, кардинал улыбнулся.

– Каноник де Брюйар – внебрачный сын Людовика XV и прекрасной дамы, чей портрет ты видишь. Отсюда и портрет короля, который теперь нечасто встретишь в парижских салонах. Но оставим это и присаживайся у огня, чтобы я лучше тебя видел. С тех пор как я сегодня расстался с тобой, я не переставал думать о тебе, пытался понять, каким чудом ты оказалась в Париже и как ты, отданная мною в супруги англичанину, встретилась мне во дворе Тюильри в обществе какого-то австрийца.

Марианна вымученно улыбнулась. Наступил самый трудный момент. Она решила без малейших уверток идти навстречу опасности, даже не надеясь на содействие воспоминаний, таких дорогих, что монсеньор де Шазей не преминет в них погрузиться.

– Не пытайтесь, дорогой крестный, вы не смогли бы понять. Какой была моя жизнь с того момента, как мы расстались, ни вы, ни кто-нибудь другой не смог бы себе представить. Откровенно говоря, иногда я спрашиваю себя: не было ли все, что я пережила, просто наваждением или чьей-то историей, которую мне рассказали?

– Что ты хочешь сказать? – спросил кардинал, придвигая свое кресло поближе к Марианне. – Я не имел никаких сообщений из Англии после твоей свадьбы.

– Тогда… вы ничего не знаете… абсолютно ничего?

– Да нет же, уверяю тебя. Прежде всего скажи, где твой муж?

– Нет, – живо прервала его Марианна, – прошу вас, позвольте мне рассказать… по-своему, как я смогу. Это так трудно.

– Трудно? Я считал, что тебе никогда не придется столкнуться с трудностями.

– Пожалуйста, не прерывайте меня. Вы сейчас поймете, что я хочу сказать. Крестный… особняк д'Ассельна принадлежит мне. Его подарил мне Император. Я… та самая певица из Оперы, о которой вы недавно упоминали.

– Как?

Пораженный неожиданностью, кардинал встал. С его некрасивого лица внезапно исчезли следы оживления, даже жизни. Оно превратилось в серую каменную маску без всякого выражения. Но, несмотря на нанесенный ему удар, Марианна почувствовала облегчение. Самое трудное сказано.

Кардинал молча направился к углу комнаты, где на обитой красным бархатом подставке покоилось распятие из слоновой кости, и постоял некоторое время перед ним, не преклоняя колени и, видимо, не обращаясь с молитвой к Всевышнему, но, когда он повернулся и снова подошел к Марианне, лицо его приобрело естественный цвет. Он занял свое место в кресле и, возможно, чтобы не видеть крестницу, придвинулся к огню, протянул к нему бледные руки.

– Рассказывай, – сказал он тихо. – Я буду слушать до конца, не прерывая.

Тогда Марианна начала долгое повествование…

Появление бесстрастного слуги с кофе в сопровождении явно сгорающего от любопытства аббата Бишета точно совпало с последними словами Марианны. Верный своему обещанию, кардинал за все время не проронил ни слова, хотя и неоднократно привставал в кресле. Теперь он с признательностью смотрел на поднос с кофе, видя в нем желанную развязку после долгого напряжения.

– Оставьте это, Бишет, – сказал он аббату, который хотел наполнить чашки, безусловно, чтобы дольше задержаться. – Мы сами поухаживаем за собой.

Разочарованный аббат покорно исчез. Теперь Готье де Шазей обратился к Марианне: