Читать книгу "Ванна с шампанским - Елена Логунова"

Набить бы этой скотине ее персональную рожу!

Это же надо – так пугать культурных людей!

– Возможно, диетологи правы, и морепродукты действительно полезнее и как-то живительнее мяса? – грустно вопросил Зяма, провожая взглядом Вику и Настю.

Обнявшись и виляя попками, они удалялись к реке, откуда уже неслись зазывные звуки бодрой танцевальной музычки: с вечера до утра ресторанчики на самом берегу Тибра, в стенах набережной, построенной в конце девятнадцатого века, работают в режиме ночных клубов. Восьмиметровые мощные стены весьма занятно соседствуют с хлипкими конструкциями заведений и дегенеративной мебелью типа «пуфики».

– Мы с Тамарой ходим парой! – печально продекламировал Зяма, глядя вслед девушкам.

– Мы похожи на кальмара! – ехидно срифмовала я. – Брось, Зямка, не ной! Ты мог бы пойти с ними, если бы хотел. Тебя очень настойчиво приглашали.

– Я устал! Я ухожу! – ответил братец с интонациями известного российского политика и отвратил взор от девичьих попок. – Старею я, Дюха, наверное. Хочу тишины и покоя.

– При жизни? – деловито уточнила я.

Зяма покосился на меня и сказал:

– Прямо сейчас!

– Ок, я молчу! – легко согласилась я, вскинув руки, как пленный фриц в кино по команде: «Хенде хох!»

В следующую секунду обе мои ладони облепили искрящиеся клочья пены.

– Тьфу! – плюнул Зяма, которому пенный снежок угодил в лицо. – Эфо еффе фто ва фивня?!

– Это не фигня, это демонстрация, – сказала я, похлопав братца по плечу (заодно и руки вытерла).

Аккурат напротив Колизея, на пятачке у входа в метро, какие-то аборигены размахивали самодельными плакатами и дубасили палками по перевернутым пластмассовым ведрам. Выглядели они при этом добродушно и незлобиво, а пыхтевший генератор пены, вокруг которого они стояли, – мечта малобюджетной дискотеки – придавал собранию вид некоего шоу. Типичный для Рима западный вечерний бриз «понентино» щедро делился результатами труда пеногенератора с гулявшими в подветренном направлении гражданами.

– Интересно, чего они хотят? – отплевавшись, задумался Зяма.

– Снижения цен на моющие средства? – предположила я, ловко увернувшись от очередного облачка пены.

– Точно! – кивнул Зяма. – Вот и ведра у них, и тряпки! Должно быть, это забастовка национальной ассоциации уборщиков, или типа того. Фоткаться будем?

– Давай! – я встрепенулась.

На фоне большинства известных достопримечательностей Рима мы уже сфотографировались, но такие снимки есть у всех туристов. Запечатлеть себя в рядах бастующих мойщиков полов и окон – в этом определенно была некая свежая струя!

Я в очередной раз показала высокий класс владения универсальным пантомимическим языком, и какой-то улыбчивый дядечка из числа демонстрантов одолжил нам для съемки свой плакат в стиле сеятеля.

– Очень фактурно! – одобрил Зяма, фотографируя меня с этим стильным транспарантом.

Он выдернул из полого столбика ограждения красивый флаг на пластмассовом древке, при этом братик не ограничился фотосессией – унес просторное шелковое полотнище на своих плечах, повязав его на манер мантии.

– Оригинальный итальянский сувенир! – радовался братишка, сворачивая краденый стяг в неприметный тугой узелок.

Каюсь, мне стало завидно. Зяма, значит, домой вернется с флагом, а я – без?!

И я принялась обшаривать взглядом окрестности на предмет поиска плохо лежавших и висевших знамен.

Кое-где над пиццериями и сувенирными лавками трепетали итальянские триколоры, но мне хотелось чего-то более оригинального.

Наконец в какой-то тихой боковой улочке нам попалась лавочка, вывеска которой источала нежно-розовый свет, а витрину осенял просторный белый стяг с изображением радуги.

– Какой красивый! – восхитилась я.

– Упоительный! Восхитительный! – преувеличенно восторженно засюсюкал Зяма.

Я вопросительно поморгала, встревоженная его нездоровыми интонациями.

– А, так ты не знаешь, – уже нормальным голосом сказал братец. – Это же знамя сексуальных меньшинств! Должно быть, эта милая розовая лавочка – секс-шоп.

– Как ты полагаешь, она скоро закроется? – спросила я, прикидывая, смогу ли достать до сексуального стяга в высоком прыжке.

Мне подумалось, что баскетбол меня к такой задаче подготовил, да и обычная моя торба в этот вечер меня не отягощала, я взяла только маленькую сумочку. Однако с первой попытки я могла промахнуться, а серией подскоков неизбежно привлекла бы к себе внимание персонала заведения. Еще подумают, что я подпрыгиваю от нетерпения! И примут меня черт знает за кого. За гиперактивное сексменьшинство!

– Думаю, скоро, – ответил Зяма и оглянулся. – Можем немного посидеть, подождать.

Я поглядела, куда он смотрит, и поняла, откуда взялось это внезапное желание посидеть-подождать: совсем рядом был тот самый сквер, где мы нашли нашу донну ванну.

Очевидно, моего родственника, расхитителя клозетов, потянуло на место преступления.

– Это вы очень плохо придумали, – пугливо озираясь, сказал Санек.

– Почему же?

Бигмен деловито ковырял в замке отмычкой.

– Потому что это называется «незаконное проникновение в чужое жилище», – объяснил ему очевидную вещь Санек. – И в Италии за такое можно получить два года тюрьмы!

– За какое – такое? – Бигмен придержал открытую дверь, невинно похлопал короткими ресничками. – Эта квартира сдана в аренду, и живет в ней – кто? Моя законная жена. На мои деньги, между прочим, живет. Следовательно, ее жилище – это мое жилище! Так что заходи, дружок, не бойся! Я тебя приглашаю.

– Спасибо, я лучше тут постою, – уперся Санек.

– И то верно, побудь на шухере, – согласился Бигмен и скрылся за дверью.

Практически в этот самый момент очень похожие слова прозвучали у входа в другой дом.

– Я буду здесь, а вы – туда, – лаконично распорядился Анджело Тоцци, поддергивая серые костюмные брюки, чтобы сесть на лавочку, с которой было удобно наблюдать за парадным крыльцом.

Болваны синхронно кивнули и скрылись в подъезде.

Анджело с хрустом развернул газету и поверх нее посмотрел на знакомые французские окна.

На сей раз шторы были плотно задернуты, и увидеть происходящее внутри не представлялось возможным. А там определенно что-то творилось! По янтарному меду волновавшейся ткани, непрестанно меняя размер и оттенки черного цвета, ветвилась некая беспокойная тень.

Будь Анджело Тоцци фантазером вроде немца Гофмана или русского Чуковского, он сочинил бы сказку про оживший канделябр.

– Ничего, ничего! – пробормотал Анджело, имея в виду, что ничто не вечно под луной, и самая беспокойная тень рано или поздно непременно угомонится.