Читать книгу "Месть самураев - Михаил Белозеров"

А события развивались так: пока костер горел, Кадзан не смел показать и носа, но как только тени стали ложиться на стены пещеры, вылез из самого дальнего ее конца, где было темнее всего, и потянул из-под Язаки мешок, в котором лежал ямады. Язаки, почмокивая, перевернулся на другой бок и уснул бы еще крепче, тем более что на шлеме было неудобно спать. Если бы не Афра, который зарычал прямо в ухо. Язаки подскочил и вцепился в мешок, в котором, между прочим, лежала еда и запасная одежда.

– Отдай по добру! – прошептал демон смерти. Он боялся разбудить Натабуру, который бы все испортил.

Они немного поборолись. Но глупый Кадзан проиграл, потому что сам же и вручил Язаки каба-хабукадзё – Черный Знак Ада, и Язаки был сильнее трех быков вместе взятых. В общем, он без труда подтащил бы Кадзана к костру, если Кадзан вовремя не отпустил мешок и благоразумно не отполз бы вглубь пещеры. А так как не мог вернуться без ямады, то вступил в переговоры:

– Отдай, говорю! Хуже будет! – горячо зашептан он. – Хуже!

– Деньги гони! – в свою очередь потребовал Язаки.

При этом он вовсе не хотел будить Натабуру. К тому же ему на помощь уже пришел Афра, который встал и приготовился прыгнуть на демона смерти.

– Мой хозяин тебя убьет!

– Твой хозяин у меня вот здесь! – храбро заявил Язаки и потряс мешком, где об огниво звякнул шлем-невидимка.

– На! – Кадзан швырнул три рё.

Язаки с презрением посмотрел на монеты, которые упали в пыль перед костром, и скорчил презрительную мину:

– Чего?! – он даже не притронулся к ним. – Ямады будет стоить дороже.

– Сколько? – спросил Кадзан, понимая, что пока Язаки жив, с ним ничего нельзя сделать, Вот если бы он умер, другое дело, тогда бы его душа пребывала в вечных мучениях – уж Кадзан позаботился бы.

– Мешок!

– Чего-о-о? – с презрением спросил Кадзан.

Он сообразил, что, отдав мешок, проиграет по всем статьям, а Язаки выскользнет из сети жадности. Тогда несдобровать уже ему – Кадзану. Бог Яма за такие вещи по головке не погладит. С другой стороны надо любым способом вернуть ямады, ибо Бог Яма пребывает в великой ярости и может взять себе в услужение другого демона смерти, а бедного Кадзана отправить в Антарктиду, где холодно и пустынно. На все про все у Кадзана было всего три дня.

Пока Кадзан соображал, как ему поступить, хитрый Язаки погладил Афра, чтобы он успокоился, а потом нащупал факел из стеблей сухого камыша, который они с Натабурой приготовили накануне. И когда Кадзан в горячке снова приблизился к ним, сунул камыш в костер. Факел вспыхнул, как порох. Глупый демон смерти вскрикнул, прикрывшись руками, и упал навзничь. Он яркого света, в котором хранилась частичка солнца, он сразу уменьшился в два раза. Он попытался было бежать, но Язаки схватил его за кимоно. Жаркое пламя опалило демону спину. Он боролся, что есть сил, которые таяли, как лед в июльский полдень. Однако и у Язаки не было помыслов убивать его. Вначале следовало получить свои кровные. Поэтому Язаки ослабил хватку и отодвинул факел в сторону. Кадзан выскользнул из кимоно. Голым он представлял собой жалкую бестелесную и безногую тень. С тихим прощальным стоном он ткнулся головой в стенку пещеры и растаял.

Ничего, подумал Язаки, явится, обыскивая кимоно Кадзана, в котором обнаружил десять золотых рё. Ха-ха-ха! – обрадовался он. Теперь демон у меня на крепкой веревке, – и весело потряс мешком, в котором еще раз звякнул об огниво ямады.

Разочарованный тем, что с его собачьей точки зрения ничего существенного не случилось, Афра привалился к Натабуре и тут же уснул, прикрыв нос пушистым хвостом.

Глава 5.

Столица Мира

Киото недаром называли столицей Мира. На северо-западе находился Нефритовый зеленый дворец регента Ходзё Дога. На северо-востоке – Яшмовый красный дворец императора Мангобэй. Между ними – главный храм столицы – Каварабуки.

Расположенный в широкой живописной долине, окаймленный лесами и невысокими горами, город являлся копией китайской столицы Чанъань, со схожей прямоугольной планировкой и регулярностью улиц, с величественными храмами на перекрестках, однако с одним единственным, но заметным отличием: через центр протекали горные, чистые реки Ёда и Окигаву, дающие жизнь многочисленным каналам и озерам – большим, поменьше и совсем крохотным, с изящные мостами и мостиками – прямыми и горбатыми, с торговыми лавками и без оных, с чайными и харчевнями, предназначенными только для влюбленных или для деловых встреч. Все это в окружении никлых ив, юдзуриха, зеленых бамбуковых рощ, лужаек и парков с вишневыми деревьями, рукотворных гор и миниатюрных долин придавало столице Нихон меланхоличный, задумчивый вид, где жизнь течет подобно рекам Ёда и Окигаву – спокойно и размеренно.

На одном из таких мостов – Ясобаси, переброшенном через рукав Ёда, Натабура и Язаки уже второй день ждали капитана Го-Данго. У их ног лежал грустный Афра. Правда, Язаки по простоте душевной его подкармливал, но Афра тосковал, потому что хозяин тоже тосковал.

– Ова! Пойдем… – третий час канючил Язаки, – ова, пойдем… не придет он сегодня… не придет. Рано еще, – и в изнеможении обмахивался веером.

Хотя солнце готово было скрыться за горами, было жарковато, по-весеннему парило, и Язаки мечтал о бане, но до поры до времени помалкивал, видя состояние друга.

Натабура глядел на него тоскливыми глазами и соглашался, но почему-то не уходил. Его стремление увидеть Юку привело к тому, что они, высунув языки, прибежали в столицу на три дня раньше срока и каждый день с утра до вечера, как дураки, безвылазно торчали на мосту. И конечно же, капитан Го-Данго и носа не показывал, словно чувствовал, что Натабура ждет его с самыми что ни на есть зверскими намерениями изрубить на кусочки.

Натабура действительно хотел убить капитана Го-Данго, но перед этим выпытать у него, где находится Юка, да и вообще узнать, зачем капитан все это придумал. Ясно, что не из-за денег же?

Язаки едва не брякнул, что, мол, похоже, наш капитан влюбился в Юку, поэтому все и затеял, что он и сам бы Юку скромной не назвал, но глянул на лицо друга, осекся и только тяжело вздохнул.

За эти дни они оба заметно похудели, и теперь Язаки наверстывал упущенное, но нахлынувшая жара лишала аппетита, и Язаки тоже страдал оттого, что в такой нервной обстановке не мог хорошенько поесть. И переодеться не мешало бы. И сменить зимнюю одежду на весеннюю, а главное, помыться в настоящей бане – засесть с утра, а выйти вечером – слегка пьяным от чанго и легким, как соловьиное перышко, оттого что тебя отскребут и отмоют два десятка банщиков.

Они сидели под навесом, у перил с резными балясинами и как всегда пили чай, вернее, пил-то и по мере сил ел Язаки, а Натабура только пригубил напиток, который давно уже остыл. Афра отчаялся и даже отвернулся от куска мяса, который заботливый Язаки положил перед его носом. Над мясом давно кружили жирные, зеленые мухи.

Язаки из солидарности не посмел заказать сакэ, зато взял кувшин красного соргового вина и тихонько причмокивал от восторга, не решаясь предложить Натабуре. Нам бы такое вино в горах, думал он.