Читать книгу "Никому о нас не говори - Алёна Черничная"

холодильнику.

Открываю его, собираясь достать ту тарелку с едой, но дверца резко захлопывается перед моим носом. А за дверцей стоит Крысёныш.

— Исчезни отсюда, — шипит она.

Злость молниеносно заполняет мои лёгкие. Ладони неосознанно сжимаются в кулак. Костяшки уже зудят пройтись по лицу моей мачехи. Я делаю шаг, становясь к ней вплотную. Резкий, ядерный аромат духов тут же подзывает к моему горлу тошноту. Но я даже не пытаюсь её сдержать. Если меня вдруг вырвет на костюмчик Крысёныша, я несильно расстроюсь.

— Слушай, сосалка силиконовая, — рычу в её лицо, — то, что ты раздвигаешь ноги перед моим отцом…

Но Лена не тушуется. Нагло хлопает искусственными ресницами и, подняв правую руку вверх, демонстрирует мне тыльную сторону своей ладони. На безымянном пальце красуется кольцо с весьма заметным камнем.

— Так-то я официально раздвигаю ноги перед твоим отцом. Забыл, кто здесь хозяйка? — заявляет самодовольно.

— Но не мне. Так-то я сын твоего хозяина, — передёргиваю её интонацию.

Лена гордо вскидывает подбородок и расплывается в какой-то змеиной улыбке:

— И скоро будешь не единственный.

Я вздрагиваю и застываю. И теперь глазами хлопаю я, ошарашенно смотря на мачеху:

— Чего?

— Твоему отцу нужен нормальный наследник, а не шваль вроде тебя.

— Ты… — мой голос садится, а боль в голове вдруг снова нарастает. — Ты беременна, что ли?

Лена опускает ладони на свой пиджак в районе живота, а я обалдело слежу за движением её рук.

— Скоро у Лёши родится нормальный ребёнок, и он наконец вышвырнет тебя из этого дома, — говорит, и улыбка не сходит с её омерзительного лица.

Эта новость как плеть. Бьёт хлёстко и болезненно. Мне не то становится жарко, не то холодным потом окатывает. Отшатываюсь от Лены. Я не готов к такому. Какой ещё ребёнок, мать вашу? По дому будет бегать копия Крысёныша и моего отца?

Тошнота, сжав желудок, ползёт вверх. Машинально отталкиваю от себя Лену, склоняясь над раковиной. Спазмы дерут горло, но в моём организме нет ни крошки уже больше суток. Меня выворачивает пустотой и страшными звуками. А по голове словно кувалдой бьют. Но эти муки заканчиваются так же быстро, как и начались. Судорожно дышу носом, стараясь унять дрожь, охватившую моё тело.

— Надо было уговорить твоего отца сдать тебя в какую-нибудь школу-интернат, — слышу через шум в ушах голос Крысёныша. — Может, там бы ты и повесился, как твоя конченая мамашка.

В моих глазах как по щелчку всё меркнет. В грудь будто раскалённый нож вогнали. Удар. Боль впивается в руку, а по кухне летит звон битого стекла. Кажется, я только что отправил на пол какой-то графин, стоявший на столе...

Я сам не понимаю как, но нависаю уже над этой стервой с замахом руки. Мир сужается до одного лишь желания — вмазать ей. Разнести её чёртову головешку о стену. Я слышу скрип своих же зубов. Но моё тело лишь деревенеет. Понимаю, что не могу. И дело даже не в ребёнке внутри этой твари, что уже успел поселить туда мой папашка. Я просто не могу. Особенно когда вижу, что ни один мускул на лице Лены не дрогнул. Она всё так же нагло лыбится мне в лицо.

— Слабак, — выплёвывает самодовольно. — Я всё равно вытравлю тебя из нашей жизни.

И всё, что у меня получается ей ответить, — это сиплое:

— Не переживай. Я скоро сам исчезну из ваших жизней.

— Тимур! — бас разлетается по кухне.

А вот и отец… Уже стоит на пороге в кипенно-белой рубашке и наглаженных брюках.

Моя рука, занесённая над Крысёнышем, сразу же опадает, а сама Крысёныш вдруг превращается в трясущуюся от страха особь. Она кидается в объятия моего отца, лицо которого багровеет с каждой секундой.

— Лёша! Лёшенька, — причитает Лена, цепляется дрожащими руками за его шею, гладит по седым волосам. Это отвратительно. — Пожалуйста, сделай ты с ним что-нибудь. Я так больше не могу.

— Лена, что случилось? — не сводя с меня глаз, басит отец.

А я обессиленно подпираю спиной двери холодильника. Всё, сейчас начнётся.

— Гадёныш, ты где лазил? — отец угрожающе понижает голос, сильнее прижимая к себе Крысёныша.

— И тебе привет, пап, — вздыхаю я.

— Тебя не было дома почти двое суток. Я звонил тебе.

— Телефон разрядился, — хмыкаю лениво.

Взгляд отца тем временем оценивающе проходится по мне и задерживается на лице.

— Ты как выглядишь? Что с рожей? Ты подрался? Во что-то вляпался?

Меня так и подмывает сказать, что вляпался я, когда родился в этой семье, но вслух говорю другое:

— Нет. Просто упал.

— Лёша, я так не могу больше. Мне нельзя нервничать. А твой сын… — подаёт голос Крысёныш.

Говорит так заискивающе, наигранно, что снова хочется согнуться над раковиной и проблеваться.

— Родная, я разберусь, — отец успокаивающе целует её в лоб, не переставая протыкать меня ненавидящим взглядом. Я не выдерживаю. Прячу лицо в ладонях и грубо тру щёки, лоб… Что за грёбаный цирк?

Я не вижу, как уходит Леночка, но слышу, как она целует моего отца, а потом удаляющийся стук её каблуков. Они, как гвозди, лишь крепче прибивают боль к моей башке. И, стоит стуку шпилек исчезнуть где-то в глубине дома, кухню опять заполняет грубый бас отца:

— Сюда иди.

С мучительным вздохом я убираю от лица руки и поднимаю голову. Спрятав ладони в карманы, мой папаша расправляет плечи и испытующе прожигает меня взглядом.

— Что ты сказал Лене? — он чеканит каждое слово.

— Ничего, — хмыкаю в ответ. — А вот когда ты собирался сказать мне, что скоро снова станешь папой? — произношу, не скрывая издевательский тон.

— Чаще дома нужно бывать. И прекрати третировать Лену. Она старается… — рявкает отец.

— Сосать она тебе старается, — повышаю голос в ответ.

Проходит, наверное, меньше секунды, как меня уже держат за грудки. Футболка Пахома ощутимо трещит по швам. Угрожающе сверкнув глазами, отец встряхивает меня, словно тряпичную куклу:

— Слушай сюда, щенок…

— Двинуть хочешь? Ну, давай, — шиплю ему в лицо.

А у самого подскакивает пульс, моя черепушка готова на куски треснуть, снова тошнит, но я даже не моргаю. Смотрю в глаза отцу и вижу там только ненависть. И, чёрт возьми, это так ожидаемо. Я не удивлён и не шокирован.