Читать книгу "Жизнь забугорная - Татьяна Окоменюк"

он и есть Иуда. Вкусно есть да сладко пить отправился. Плевать ему на могилы предков и на нас с матерью. Велела ему Инка ехать, он и поехал. Эта вертихвостка для него – царь и Бог.

– Сироты мы с отцом, как есть сироты, – закивала головой мать, бросая в большой эмалированный таз свежеочищенный боровичок. – Пашка для нас умер. Были б другие дети, было б куда голову на старости приклонить. А так…

Павел оглянулся: бабуля была рядом. Глядя на сына с невесткой, старушка неодобрительно кивала головой.

– Что ж, помер так помер, – подвел итог Павел, ударив ногой по лукошку, наполненному грибами.

Лежавшая на завалинке Мурка, которую он помнил ещё котёнком, с шипением соскочила на землю, прямо ему под ноги. Хоть кто-то на этом свете реагирует на его присутствие. Мелочь, а приятно.

Хотя… приятного в его положении было мало. Никому он не нужен. Всем мешает. Стало быть, возвращаться ему некуда и незачем.

А он, дурак, искренне считал себя счастливчиком. На самом же деле жизнь его была бездарной и бессмысленной. Смерть тоже. Надо ж было поймать булыжник от какого-то наркомана. Не погибнуть, защищая родину, спасая утопающего, на худяк, стреляясь на дуэли, а подставить башку выжившему из ума идиоту…

Павел в отчаянии посмотрел на бабушку:

– За что судьба со мной так? А, ба?

– Жизнь, внучок, что полёт с крыши. Можешь повернуть назад? Изменить траекторию полёта? Остановиться? Нет! Смирись и не суди их, грешных.

Павел махнул рукой.

– Бог с ними со всеми. Никому я больше ничего не должен. Все свои дела земные уже завершил.

– Не все, – возразила бабуля. – Кое-что ещё осталось. Айда за мной.

Не успел он перевести дыхание, как оказался в маленькой двухкомнатной квартирке где-то совсем не в Германии. По радио, включённому на полную громкость, пели по-украински:

На долинi туман,На долинi туман упав.Мак червоний в росі,Мак червоний в росі скупав.

Эту песню Павел уже слышал лет десять назад, когда приезжал в Трускавецкий санаторий подлечить свою язву. Её напевала процедурная медсестричка Галочка. Ох, и голосина ж у неё был! Ей бы не воду в ваннах менять, а на большой сцене выступать. Хорошая была «дивчина», красивая. У них тогда даже блиц-романчик приключился. Жаль, что Павел на тот момент был уже «на приколе», а то бы женился на ней.

Ладно, что это за хата такая? Материальный уровень ниже среднего: старая меблишка, гуцульский ковёр над диваном, резной комод, на нём – телефон, какие-то книги, фотография в деревянной рамке. Кто там на ней? Он, Павел! В обнимку с какой-то кудрявой девушкой в цветастом платье. Да это ж та самая Галя-певунья… С ума сойти!

А вот и она собственной персоной. Поёт на кухне дуэтом с радио, раскатывая скалкой тесто. Из тростиночки, которую когда-то ветром сдувало, Галя превратилась в статную женщину. Куда-то подевались веснушки с её курносого носика, а ямочки на щеках по-прежнему на месте. Хороша, как прежде!

А следов пребывания мужчины в доме не наблюдается. Не замужем, стало быть. Или нет? Ну-ка, что там в спальне?

Спальня оказалась детской: тахта, книжный шкаф, большой картонный ящик с конструкторами, головоломками, наборами пазлов. Письменный стол с учебниками. Над ним – портрет ушастого пацанёнка в школьной форме и прикнопленные к стене рисунки на военную тематику. Один из них подписан: «Мой папа – лётчик». Самого папу в кабине не разглядеть, а машина изображена весьма достоверно. Способный паренёк!

Кого-то он ему напоминает: рыжий, крепенький, огромные васильковые глаза, нос картошкой, персиковый румянец на щеках… Господи, да ведь это ж он сам на детской фотографии в своём школьном альбоме, только форма у него была не синей, а коричневой. В остальном – полный клон. Надо же…

– Это – твой сын, – сообщила бабуля. – Тоже Павел. Родился через девять месяцев после твоего оздоровления в Трускавце. Ему сказали, что ты был лётчиком и погиб при испытании самолёта.

У Павла перехватило дыхание. Он вспомнил дежурную шутку Веньки: «Всегда подаю милостыню цыганятам в надежде, что и моим внебрачным тоже кто-нибудь подаст».

В это мгновение распахнулась входная дверь, и на пороге возник Пашка-младший – какой-то истерзанный, замурзанный, без двух верхних пуговиц. Он бросил на пороге разорванный ранец и, опасливо поглядывая в сторону кухни, быстро проскочил в ванную комнату.

Павел во все глаза таращился на новоявленного наследника: что может быть забавнее, чем видеть себя в миниатюре.

Пацанчик тем временем почесал ссадину на локте, смыл сочащуюся из носа кровь, приложил к переносице мокрое полотенце.

– Скотобаза, – проворчал он, изучая своё отражение в зеркале. – Был бы рядом папка, он бы им показал. Они бы боялись меня бить…

Пашка достал из кармана пиджачка фотографию Павла, такую же, как та, что стоит на комоде, только увеличенную и без Гали. Прижал её к груди и заплакал:

– Папка, не хочу я быть без тебя. Оживись, ладно?

Просьба сына «обожгла» невесомое тело Павла. Он вздрогнул. Улыбка сползла с его губ. На её месте застыла гримаса вины и боли.

– Сынок, – прошептал он, гладя мальца по голове, – я у тебя есть, я здесь, я рядом.

Всхлипнув, Пашка вытер с замурзанных щёк мокрые дорожки и на цыпочках вышел из ванны.

– Ну вот, – разжала свою руку бабуля. – А ты говоришь, что закончил дела земные. Что нет у тебя долгов и не нужен ты никому.

Павел растроганно улыбнулся:

– Спасибо, родная. Мне действительно пора возвращаться.

Он парил над операционным столом и больше не стремился остаться ТАМ. У него были дела ЗДЕСЬ. Дела важные, безотлагательные. Невыполненная миссия! Он видел, как медики настырно возвращают его к жизни и страстно захотел им помочь.

Неожиданно в мозгу раздался стук: бах-бах-бах. Лёгкость и невесомость мгновенно испарились. Павел ощутил сильнейшую тяжесть. Он снова оказался в трубе. Его шар со страшной скоростью катился в обратном направлении: от золотого солнечного света – во тьму. Из одного измерения – в другое. С ТОГО света – на ЭТОТ. По мере прохождения каждого из слоёв трубы Павлу становилось всё тяжелее и тяжелее.

Линия сердца на мониторе вдруг изогнулась… зазмеилась… побежала…

– Слава Богу! – выдохнул седой реаниматолог, вытирая со лба пот. – С возвращением!

Вечерние новости

1

Мария хлопотала на кухне. Завтра Кук вернётся со своего традиционного совещания голодный, как зверь, и в один присест упишет целый тазик пельменей. Их можно было бы покупать в русском магазине, как это делают все её подруги, но Кук магазинных не ест – предпочитает домашние: крупные, со слепленными между собой ушками.

Мария замесила тесто, раскатала его любимой, привезённой с родины скалкой, насыпала на стол муки и вдруг вспомнила, что начинаются «Вечерние новости». Отряхнув руки, она щёлкнула кнопкой телевизионного пульта, и экран её маленького кухонного собеседника озарился голубоватым светом.

«В первые дни Нового года различными