Читать книгу "Мантисса - Джон Фаулз"

— Эрато… дорогая?

Тишина.

— Сука паршивая!

Тишина.

— Этого не может быть!

— Этого не только НЕ не может быть. Это есть.

Голос ее раздается из того угла комнаты, где стоят стол и стул, но голос совершенно бестелесен. Нет ни малейшего признака ее физического присутствия.

— Да куда ты подевалась, ради всего святого?

— Туда, откуда мне вообще не следовало уходить.

— Разве можно так поступать? А ты еще рассуждала о том, что я нарушаю правила…

— Хочу кое-что спросить у тебя, Майлз. Интересно, стал бы ты обращаться со мной так по-варварски злобно, как в последние час-полтора, если бы я была не той, что есть на самом деле, а дочерью крестного отца какой-нибудь мафии? Если бы ты знал, что мне стоит только поднять телефонную трубку и сказать ему пару слов, как он заключит контракт на твое убийство?

— А я хочу знать, почему я тебя не вижу?

— У тебя только что развилась небольшая аневризма мозга, то есть патологическое расширение артерии. К сожалению, это повлияло на центры, управляющие контактом между волеизъявлением и мысленной визуализацией. Они расположены вблизи кортекса[92]и часто оказываются легко уязвимы.

Кажется, им овладевает ужас какого-то иного рода. В отчаянии он устремляет взгляд на пустой стул:

— Я даже не помню, как ты выглядишь!

— Может быть, хотя бы это отучит тебя лезть в те области, о которых ты и понятия не имеешь. Вроде амнезии.

На ощупь, словно слепой, он пробирается к кровати и тяжело садится в изножье.

— Это необратимо?

— Уверена, что все литературное сообщество вместе со мной станет молить Бога, чтобы так оно и было.

— Ты не можешь так со мной поступить. — Голоса больше не слышно. Он просовывает руку под полу пурпурного халата и прикладывает ладонь к сердцу. — Мне дурно.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Мне нужен врач.

— Я — врач.

— Настоящий, реальный врач.

— Если хочешь знать, Майлз, та абсурдно-романтическая роль, какую мне вечно приписываешь ты, да и весь твой невротический род, не имеет к реальности никакого отношения. А я, между прочим, получила медицинское образование психолога-клинициста. И так уж случилось, что моя специализация — психическое расстройство, которое вы, невежды, именуете литературой.

— Психическое расстройство?

— Вот именно, Майлз. Психическое расстройство.

— А как же…

— С моей точки зрения, ты просто некто, кому необходимо какой-либо деятельностью освободиться от подавленного ощущения первичной травмы. Как это обычно бывает, травма оставила у тебя ярко выраженное стремление к деструктивному реваншу. И — опять-таки как обычно — ты пытался сублимировать это столь же ярко выраженной тенденцией к вуаеризму и эксгибиционизму. Я встречалась с этим явлением десятки тысяч раз. Точно так же ты подчиняешься характерной патологии, когда пытаешься справиться с этой невыявленной травмой путем постоянной погруженности в квазирегрессивную активность, выражающуюся в писании и публикации написанного. Со всей ответственностью могу заявить, что здоровье твое могло бы значительно улучшиться, если бы ты полностью и совершенно открыто погрузился бы в те два вида регрессивной активности, что лежат в самой основе твоей деятельности.

— Стал бы открыто подглядывать в замочную скважину и выставлять напоказ собственные гениталии?

— Существует профессия, допускающая и даже вознаграждающая подобного рода активность. Правда, в несколько сублимированной форме.

— А именно?

— Театральная деятельность, Майлз. Тебе надо было бы стать актером или режиссером. Только, боюсь, уже слишком поздно.

— Лицом к лицу ты не решилась бы так разговаривать со мной.

— Ты так считаешь потому, что всегда с неизбежностью воспринимаешь меня как суррогат собственной матери, иными словами, как главный объект подавляемого чувства отторжения, эдипова комплекса, трансмутировавшего в Rachsucht[93], то есть потребность в реванше, мести. Мне думается, тебе давно пора перечитать труды Фрейда. Или другого из моих наиболее талантливых учеников — Фенихеля. Попробуй прочесть его «Психоаналитическую теорию невроза». Нью-Йорк, У. У. Нортон и Ко, тысяча девятьсот сорок пятый год.

— Да если бы Фрейд хоть раз встретился с тобой, он утопился бы в Дунае!

— Не будь ребенком, Майлз. Ты только снова и снова подтверждаешь мой диагноз.

— Что ты хочешь этим сказать? Как это — «снова и снова»?

— Не думаю, что мне удастся благоприятно истолковать истинные намерения, лежащие в основе потребности унижать, хотя бы и символически, женщину-врача. — Он молчит. Вдруг ее голос раздается гораздо ближе, у самой кровати, прямо за его спиной: — На самом-то деле, знаешь, это не были удары грома и трезубцы. В нашей семье всегда верили в целительные силы самой природы.

Он сидит понурив голову; вдруг, без всякого предупреждения, резко оборачивается и бросается через угол кровати, словно регбист, импровизирующий перехват, туда, откуда доносится голос. Увы, его правое колено цепляется за довольно высокий угол больничной койки, и, несмотря на отчаянные попытки удержаться, он летит на пол. Сердито поднимается на ноги. Теперь выводящий его из себя голос раздается откуда-то из-под купола потолка, прямо над его головой:

— На твоем месте я бы не стала волноваться. Ведь это не помешает тебе вести абсолютно нормальный образ жизни. Очень возможно, что гораздо более полезный. В качестве землекопа. Или мусорщика.

Он устремляет взгляд вверх:

— Знаешь, лучше тебе здесь больше не появляться. Богом клянусь.

— А я вовсе не намерена снова здесь появляться. На самом деле в очень скором времени твоя аневризма распространится на близлежащие слуховые центры. Ты не сможешь даже слышать мой голос.

Он почти кричит в потолок:

— Да я буду рад и счастлив, как только ты уберешься на свою гребаную, насквозь проссанную гору!

Яркая выразительность этого заявления оказывается несколько подпорченной тем, откуда раздается ее ответ — голос снова звучит от столика в углу палаты:

— Я с тобой не совсем еще покончила. Прежде всего мне хотелось бы, чтобы ты учел, как тебе повезло, что я не попросила папочку устроить тебе обширное кровоизлияние в мозг. Не стану уделять внимание твоему издевательскому скептицизму и стремлению высмеять все, что я отстаиваю. Я полагаю, что при весьма поверхностном уровне твоего интеллекта и общей клинической картине вряд ли возможно винить тебя за то, что ты весь пропитан дешевым иконоборческим духом бесталанной и саморазрушительной культуры.