Читать книгу "Всемирная история. Новый Свет: трижды открытая Америка - Роман Евлоев"

необходимым для формирования легитимности условием – зачастую достаточно было простого наличия засвидетельствованного соглашения.

Несколько дней после выгрузки колонисты потратили на разведку и только 25 декабря заложили основы поселения Новый Плимут. Как это было и в Джеймстауне, первые же серьезные холода унесли жизни почти половины колонистов – «иногда умирало по два-три человека за день». Другой напастью стала цинга. Из ста человек только шесть или семь оставались на ногах и, «да будут они помянуты добрым словом, не считаясь с собственными страданиями, со временем дня или ночи, рискуя собственным здоровьем и не жалея сил, рубили для больных дрова, разжигали огонь, готовили им пищу, стелили постели, стирали их отвратительно грязную одежду, переодевали их – словом, делали всю необходимую для выживания колонии работу».

И все же, не умаляя самоотверженности этих шестерых пуритан, следует отметить, что честь спасения новорожденной колонии, как и в Виргинии, принадлежит индейцам, точнее, одному конкретному индейцу, переводчику по имени Скванто, «неожиданно посланному Богом для их благополучия». Благодаря урокам Скванто колонисты смогли пережить зиму и начать обустраиваться в не слишком гостеприимной для чужаков стране: обрабатывать землю, охотиться и заниматься рыбной ловлей. Жизнь колонии, кроме обработки придомовых садов и огородов, строилась на коллективных началах, что на практике означало общие склады, общие инструменты, равное распределение продуктов питания и т. д. Осенью подвели первые итоги. Хороший урожай дали только местные культуры, выращивать и удобрять которые отходами рыбного промысла научил европейцев Скванто. Тогда же в честь первого урожая губернатор колонии Уильям Брэдфорт, которого иногда называют первым американским историком, предложил провести праздник Благодарения[147]. На торжество пригласили и местных индейцев, что укрепило заключенный с ними в начале года мирный договор.

Со временем отношения с индейцами начали портиться. Пришедшая в 1622 году весть о Джеймстаунской резне пробудила в пуританах подозрительность и недоверие. Масла в огонь зарождавшейся враждебности подлили индейцы из племени наррагансеттов, приславшие колонистам завернутые в змеиную кожу наконечники стрел – символическое объявление войны. Губернатор завернул в ту же шкурку пули и отправил обратно. Теперь нападения ждали со дня на день. Отставив все текущие проекты, кроме обеспечения колонии продовольствием, в котором она остро нуждалась, поселенцы бросили все силы на укрепление обороны Нового Плимута.

Впрочем, страх не помешал пуританам использовать индейцев в своих целях. Так, в результате кровавой, но несложной интриги им удалось натравить местное племя на конкурирующее с Новым Плимутом английское поселение. Многие его жители, не ожидавшие «ответного» нападения аборигенов, были убиты, остальные оказались на грани гибели. Плимутцы лицемерно предложили им помощь – и возможность навсегда покинуть окрестности их колонии…

Ужесточившуюся политику пуритан в отношении коренных народов порицал даже их духовный лидер. «Там, где кровь пролита однажды, она еще долго течет после этого не останавливаясь, – писал он. – Вы говорите, что они заслуживали этого, но не были ли они спровоцированы? К тому же, не будучи их правителями, вы должны беспокоиться не о том, чего они заслужили, а о том, что вы причиняете страдания. Я не вижу необходимости этого».

Ненависть к индейцам зиждилась на полном неприятии пуританами любого инакомыслия или же недостаточно добродетельного, по их мнению, образа жизни. Это в полной мере касалось и «чужаков» из Нового Плимута. Избирательное право предоставлялось только членам пуританской общины и прихожанам конгрегационалистских церквей, а от рядовых колонистов губернатор требовал соблюдения бытовых норм пуританской морали. Неугодные высылались обратно в Англию или же изгонялись в другие американские поселения. При этом на все обвинения в дискриминации губернатор Брэдфорд неизменно отвечал, что «с момента приезда не было никаких религиозных разногласий или даже оппозиции, выражавшейся в публичных или частных беседах».

Впрочем, к себе пуритане предъявляли не менее строгие требования. Упорный и добросовестный коллективный труд на благо общины уже в 1624 году позволил одному из лидеров Нового Плимута Эдварду Уинслоу с гордостью написать, что в их колонии «религия и прибыль идут рука об руку». К 1628 году пуритане договорились – «не без хлопот и волнений» – о выкупе права собственности на колонию за сумму в 1800 фунтов стерлингов. В январе 1630 года соответствующий патент был утвержден правительством метрополии.

Плимутцы получили разрешение торговать с аборигенами и другими колониями Нового Света, но главное, королевский патент подтверждал право пилигримов управлять теперь уже собственной колонией по своему разумению. Справедливости ради следует отметить, что в первые, самые важные для становления заокеанских колоний десятилетия, правительство попросту не имело реальных возможностей для прямого вмешательства в их дела – к чему оно, впрочем, в большинстве случаев и не стремилось.

Если испанцы и португальцы ревниво следили за сохранением зависимости своих колоний от милостей короны, то английские монархи, напротив, ожидали от заокеанских поселений автономности и хозяйственной самостоятельности: они должны были приносить прибыль, а не беспокойство. Поначалу, пока колонисты вывешивали «правильные» флаги, платили налоги и не пытались обойти королевские законы о торговле, им позволялось жить как вздумается, придерживаться тех общественных формаций, которые в наибольшей степени способствовали их процветанию, – если только местный политический уклад не вступал в конфликт с английским правом. «Предоставленные сами себе, они преуспели сверх всяких ожиданий», – резюмировал Джон Смит.

Благодаря этому «спасительному пренебрежению» со стороны короны английские поселения в Северной Америке виделись желанными убежищами для многих преследуемых по религиозным или политическим мотивам европейцев. Пуритане бежали из Старого Света в Новую Англию, квакеры стремились в Пенсильванскую утопию Пенна, французские гугеноты искали безопасной жизни в Южной Каролине, а британские католики – в Мэриленде.

Кроме того, идеологическое разнообразие и многоликость британских колоний были обусловлены тем, что если со стороны Испании Новый Свет осваивали обедневшие и оставшиеся не у дел после завершения реконкисты дворяне, то английские поселенцы представляли весь социальный спектр: от джентльменов до наемных слуг, от священников-миссионеров до ссыльных каторжан и пиратов.

Для исправления последней категории и решения проблемы переполненности долговых тюрем в 1732 году король Георг II поручил генералу Джеймсу Оглторпу создать на юге британских владений в Америке новую колонию. Поселение задумывалось как своего рода социальный эксперимент. Жителям Джорджии – так в честь короля Георга II окрестил Оглторп свое детище – запрещались азартные игры и употребление алкоголя. Запрет на использование рабского труда должен был прививать бывшим преступникам и несостоятельным заемщикам «похвальное трудолюбие». К середине XVIII века амбициозный проект полностью провалился, отчасти из-за тягот военных действий против испанской Флориды, отчасти из-за сопротивления колонистов многочисленным запретам, и с 1755 года Джорджия стала т. н. коронной колонией.

Еще одной провалившейся – но все же гораздо более успешной