Читать книгу "Повесть о Зое и Шуре - Фрида Абрамовна Вигдорова"

господин Чкалов?» — «Да, — отвечает, — очень. У меня сто семьдесять миллионов». Американцы так и ахнули: «Сто семьдесят миллионов?! Рублей? Долларов?» А Чкалов в ответ так спокойно: «Сто семьдесят миллионов человек, которые работают на меня, так же как я работаю на них».

Ребята смеются.

В другой раз Ваня прочитал стихи под названием «Генерал», посвященные памяти Матэ Залка, павшего в боях с фашистами на полях Испании. Я помню этот вечер: Ваня сидел за столом, задумчиво глядя перед собой, а остальные примостились кто на кровати, кто на подоконнике и слушали:

В горах этой ночью прохладно.

В разведке намаявшись днем,

Он греет холодные руки

Над желтым походным огнем.

В кофейнике кофе клокочет,

Солдаты усталые спят.

Над ним арагонские лавры

Тяжелой листвой шелестят.

И кажется вдруг генералу,

Что это зеленой листвой

Родные венгерские липы

Шумят над его головой…

Ваня читал очень просто, без пафоса, но все мы слышали, как в чеканных, сдержанных строчках со страстной силой бьется большое человеческое сердце. И Ванин взгляд стал непривычно твердым, напряженным, словно юноша скорбно и гордо всматривался во мрак этой далекой арагонской ночи.

…Давно уж он в Венгрии не был

Но где бы он ни был — над ним

Венгерское синее небо,

Венгерская почва под ним,

Венгерское красное знамя

Его освящает в бою.

И где б он ни бился — он всюду

За Венгрию бьется свою.

Недавно в Москве говорили,

Я слышал от многих, что он

Осколком немецкой гранаты

В бою под Уэской сражен.

Но я никому не поверю:

Он должен еще воевать,

Он должен в своем Будапеште

До смерти еще побывать.

Пока еще в небе испанском

Германские птицы видны,

Не верьте: ни письма, ни слухи

О смерти его неверны.

Он жив. Он сейчас под Уэской.

Солдаты усталые спят.

Над ним арагонские лавры

Тяжелой листвой шелестят.

И кажется вдруг генералу,

Что это зеленой листвой

Родные венгерские липы

Шумят над его головой. [10]

Ваня умолк. Никто не шевельнулся, не произнес ни слова.

На нас, как горячим ветром, дохнуло волненьем тех дней, когда все мы жили испанскими событиями, когда слова «Мадрид», «Гвадалахара», «Уэска» звучали, как свои, родные, и от каждой вести с тех далеких фронтов быстрей билось сердце.

— Ох, хорошо как! — выдохнул Шура.

И сразу со всех сторон посыпались вопросы:

— Чьи стихи? Откуда?

— Они написаны еще в тридцать седьмом году, я их недавно нашел в журнале. Правда, хорошие?

— Дай переписать! — хором попросили ребята.

— Испания… С тех пор еще только одно так ударило — падение Парижа, — сказал Ваня.

— Да, — подхватила Зоя, — я очень хорошо помню этот день… летом… Принесли газету, а там — Париж взят. И так страшно, так позорно это было!..

— Я тоже помню этот день, — тихо сказал Ваня. — Просто нельзя было поверить, представить нельзя: фашисты шагают по Парижу. Париж под немецким сапогом. Париж коммунаров!

— Хотел бы я быть там! Я бы дрался за Париж, как наши в Испании, — до последней капли крови! — негромко сказал Петя Симонов, и никто не удивился его словам.

— Я тоже мечтал: сперва об Испании, потом — драться с белофиннами, и все упустил… — со вздохом отозвался Шура.

Я слушала их и думала: какие люди растут!..

В ту зиму я близко познакомилась с одноклассниками Зои и Шуры и узнавала в них черты своих ребят. И думала: так оно и должно быть. Семья — не замкнутый сосуд. И школа — не замкнутый сосуд. Семья, школа и дети живут тем же, что волнует, тревожит и радует всю нашу страну, и все происходящее вокруг воспитывает наших ребят.

Ну вот, например: сколько тружеников — творцов прекрасных открытий — в прошлом остались безвестными! А теперь каждый, кто работает умно, ярко, талантливо, становится знатным человеком. И всякий, кто созидает, окружен уважением и любовью народа. Вот девушка-текстильщица изобрела способ выпускать во много раз больше, чем прежде, красивой и прочной ткани — и ее пример воодушевил всех текстильщиц по всему Советскому Союзу. Вот трактористка — она работает так умно и толково, что вчера еще никому не известное имя ее стало любимо и уважаемо всеми. Вот новая книга для ребят — это «Тимур и его команда», повесть о чести, о дружбе, о нежности к другу, об уважении к человеку. Вот новый фильм — это «Зори Парижа»: о французском народе, о польском патриоте Домбровском, который боролся за свободу и счастье своей родины на баррикадах Парижа. И ребята жадно впитывают все хорошее, честное, смелое, доброе, чем полны эти книги, фильмы, чем полон каждый день нашей жизни.

И я видела: для моих детей и для их товарищей нет ничего дороже родной страны, но им дорог и весь большой мир. Франция для них не родина Петэна и Лаваля, но страна Стендаля и Бальзака, страна коммунаров; англичане — потомки великого Шекспира; американцы — это те, у кого были Линкольн и Вашингтон, Марк Твен и Джек Лондон. И хотя они видели уже, что немцы навязали миру чудовищную, разрушительную войну, захватили Францию, топтали Чехословакию, Норвегию, — настоящая Германия была для них не та, что породила Гитлера и Геббельса, а страна, где творили Бетховен, Гёте, Гейне, где родился великий Маркс и боролся замечательный революционер Эрнст Тельман. В них воспитывали глубокую и горячую любовь к своей Родине и уважение к другим народам, ко всему прекрасному, что создано всеми нациями, населяющими земной шар.

Все, что видели дети вокруг себя, все, чему учили их в школе, воспитывало в них подлинный гуманизм, человечность, горячее желание строить, а не разрушать, созидать, а не уничтожать.

И я глубоко верила в их будущее, в то, что все они станут счастливыми и жизнь их будет хорошей и светлой.

«Зеленый шум»

Дни шли за днями. Зоя теперь была здорова, совсем окрепла, перестала быстро утомляться, — а это было так важно для нас! Она понемногу догнала класс, и в этом ей очень помогали товарищи. Зоя,