Читать книгу "Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд"

class="p1">– Я тут, кстати, текстик тебе написал для песни, – сказал я.

– Да? Отлично!

– Ага. Отличным его не назовешь, ну, какой есть. Я поэтому тебе его и не показывал. Неделю назад написал, даже больше.

– А как называется?

– «Твои движения».

Он засмеялся:

– По-моему, как раз годное название для попсы.

– Может, и так, – сказал я, – и, если уж я признался, что написал, придется показывать.

– Если он не особо хороший, можно же новый сочинить?

– Легко сказать.

– Ты писатель или кто? Мне всего пара куплетов нужно и припев. Это тебе раз плюнуть.

– Это верно, – согласился я.

Ингве свернул налево, и мы выехали на большую площадку перед высокими домами.

– Это тут? – спросил я.

– А ты тут прежде не бывал?

– Нет.

– Папа здесь целый год жил, ты в курсе?

– Да, знаю. Ты тогда притормози тут, а я к ней заскочу.

Адрес я помнил наизусть, поэтому, немного побродив, я отыскал нужное здание, поднялся на лифте на ее этаж, прошел по коридору, пока не набрел на ее дверь, замер, сосредоточился и позвонил.

Внутри послышались шаги. Открыв дверь и увидев меня, Ингвиль едва не подскочила от страха.

– Это ты! – воскликнула она.

– Я просто хотел за вчерашнее извиниться, – сказал я, – обычно я себя так не веду. Мне ужасно жаль, что так вышло.

– Не проси прощения, – сказала она, и я вдруг вспомнил, что то же самое она говорила и ночью.

– Поехали со мной к Ингве? Он вафель обещал напечь. Еще Ула и Хьерсти придут – ну те, что вчера у него были.

– Даже не знаю…

– Давай, соглашайся. Не пожалеешь. Ингве на улице ждет. А потом он тебя отвезет домой.

Она смотрела на меня.

– Ну ладно, – сдалась она, – погоди, я только переоденусь во что-нибудь более подходящее.

* * *

Ингве ждал нас, прислонившись к машине, и курил.

– Спасибо, что пришла вчера, – улыбнулся он.

– Тебе спасибо, – ответила Ингвиль.

– Я сяду сзади, – сказал я, – а ты давай вперед.

Она так и сделала – перекинула через грудь ремень безопасности, защелкнула его, а я смотрел на ее руки – какие же красивые. По пути мы говорили мало. Ингве спросил Ингвиль про учебу и про Каупангер, та ответила, спросила про его учебу и про Арендал, и я на заднем сиденье расслабился, довольный, что избавлен от обязанности поддерживать беседу.

Мы с Ингве, когда были подростками, пекли вафли каждый вторник. Мы это умели, это почти вошло в привычку, поэтому вечер, когда мы ели в гостиной вафли и пили кофе, не ощущался как странный и выбивающийся из студенческой жизни, каким он показался другим, – вафельница была среди тех немногих предметов, которые я за год до этого захватил с собой, уезжая из дома.

Как и в машине, беседа текла без моего участия. Рядом со мной сидели Ингве, Ула, Хьерсти и Ингвиль, и с учетом случившегося ночью мне было что терять. Трое из присутствовавших люди искушенные, и, сморозь я глупость, моя неискушенность тотчас бросится Ингвиль в глаза. Нет, я старался помалкивать, раз-другой поддакнул, покивал и все больше улыбался. Правда, пару вопросов Ингвиль я все-таки задал, надо было показать: я думаю о ней, и мне важно ее присутствие.

– Поставишь другую пластинку? – спросил Ингве. – А я пойду еще вафель напеку.

Я кивнул и, пока он ходил на кухню, просмотрел его пластинки. Я решил, это вроде проверки, что сейчас важнее всего, какую музыку я выберу, и в конце концов взял R.E.M, их альбом Document. Случайно я поставил пластинку не той стороной и обнаружил эту ужасную оплошность, только когда вернулся на место, а сидел я рядом с Ингвиль.

This ones goes out to the one I love[12].

Я покраснел.

Она подумает, что я нарочно выбрал эту композицию, чтобы что-то ей сказать. Чтобы напрямую признаться. Эта песня – для той, кого люблю.

Она теперь решит, что я совсем придурок, думал я, уставившись в окно, чтобы она не видела, как я покраснел.

This one goes out to the one I’ve left behind[13].

О нет. Как же неловко!

Я украдкой взглянул на нее, проверяя, заметила ли она. Нет, не заметила, но, если обнаружит и решит, будто я передаю ей тайное послание, – покажет ли она, что понимает?

Нет.

Я отхлебнул кофе, протер последним кусочком вафли тарелку, подбирая остатки клубничного варенья с крохотными темными зернышками, сунул вафлю в рот и проглотил, почти не жуя.

– Отличные вафли, – сказал я появившемуся из кухни Ингве.

– Да, в этот раз побольше яиц положил.

– Ого, – засмеялся Ула, – вы п-прямо к-как две старые б-бабки заговорили.

This one goes out to the one I love.

Я встал, заперся в ванной, умылся холодной водой и, стараясь не смотреть в зеркало, вытер руки и лицо висевшим там полотенцем, от которого слабо пахло Ингве.

Когда я вернулся, песня уже закончилась. Мы посидели еще с полчаса, и, когда Ула и Хьерсти собрались уходить, я сказал, что нам тоже, наверное, пора, у меня завтра много дел, Ингвиль сказала, что и у нее тоже, поэтому уже через пять минут Ингве вез нас в Фантофт.

Попрощавшись, Ингвиль помахала нам рукой, Ингве развернул машину, и мы опять поехали в город.

– Все вроде хорошо прошло? – спросил он.

– Думаешь? По-твоему, ей понравилось?

– Ну да. А разве нет?

– По крайней мере, вафли у тебя вкусные получились.

– Это да.

Больше мы с ним почти не разговаривали. Он притормозил возле моего дома, я вышел, поблагодарил его, захлопнул дверцу и преодолел три ступеньки до входной двери, а машина Ингве скрылась за углом.

Я ожидал, что вернуться в квартиру будет приятно, но там еще не выветрился запах вымытого пола и свежего белья, напомнивший мне о планах, которые я строил на ту ночь, о мечтах проснуться там утром рядом с Ингвиль, и меня накрыла новая волна отчаянья и злости на самого себя, к тому же во мне всколыхнулись чувства, связанные с академией. Пишущая машинка, книги, пакет с блокнотом, ручки, да и даже одежда, в которой я ходил на учебу, – все они наполняли меня тоской и безнадегой. Как там Ула сказал? Костерок из книг? Я прекрасно понимал, зачем это нужно: взять все, что тебе не нравится и от чего хочешь избавиться, все мерзости этой жизни, кинуть их в костер и начать жить по новой.

Какая дивная мысль. Вытащить всю одежду, книги и пластинки в парк,