Читать книгу "Необязательные отношения - Ирина Кисельгоф"

— Зачем? Она зовет летать?

— Нет.

— Пригласи ее к нам.

— Нельзя. У нас гости.

— Ну папа! Давай! — канючил мучитель.

— Нельзя. Мы пригласили Наташу.

— Я ее не приглашал. Если с ней нельзя, пусть уходит!

— Молчи!

— Пусть уходит! Пусть! — кричал ребенок, не ведающий жалости, как и все дети.

— Хорошо, мы сами поедем к Снежане. Успокойся.

Лаврова не могла дышать. В ее горле был огромный, туго сплетенный клубок тоски всего мира, невыносимой и страшной.

Лаврова вышла в холл. Там стояли Никита и его отец.

— Мы уезжаем, — не глядя на нее, бросил Минотавр.

Лаврова смотрела на Никиту и молчала. Он не поднимал глаз от пола. Она откашлялась и сказала:

— Я очень. Очень тебя люблю.

И ласково провела рукой по его смешному цыплячьему хохолку.

— Не трогай меня! — как безумный закричал любимый маленький звереныш. — Твои руки воняют мертвечиной!

Лаврова закрыла уши ладонями, но даже сквозь них она слышала страшный визг бархана, мокрого от ее слез.

Новый зеленый «Хаммер» долго не мог завести свое механическое сердце. А она ждала и ждала, когда же они наконец уедут. Ей нужно было сделать очень важное дело. Лишить людей памяти о себе, особенно — маленького мальчика, который ни в чем не виноват. Память нормальных людей отлично устроена. Она удаляет плохое и сохраняет хорошее до мельчайших деталей, будто это случилось вчера. Она даже приукрашивает, осветляет, расцвечивает плохие воспоминания, чтобы спасти человека от самого себя. Это лучшая выдумка бога.

Глава 20

Лаврова тщательно прибралась в своей спальне, ванной комнате. Выбросила все накопившиеся за долгое время мелочи: расческу, зубную щетку, дезодорант, платок, полупустой флакончик духов. Она взяла свои белые, пушистые тапочки, завернула их в черный пакет и выбросила в мусорное ведро.

У нее появилось желание оставить Никите на память куриного бога, которого она всегда носила с собой. Куриный бог не принес ей счастья. А может, она его просто не заметила и выбрала чужое. Она села и написала Никите письмо. Буквы ее были корявыми, строчки прыгали, совсем как у него.

Кит!

Дарю тебе куриного бога. Он приносит счастье. На нем ты увидишь зашифрованное послание южного моря. Я нашла его слишком поздно, потому не смогла прочитать. Верю, у тебя обязательно получится.

Очень, очень люблю тебя. И всегда буду любить.

Потом она передумала. Нельзя провоцировать память маленького ребенка. Память опасная вещь. Она может вспыхнуть от любой, самой незначительной мелочи. Ничто не должно напомнить о Лавровой. Будто ее никогда и не было. Да ее и не было. Потому и следов она никаких не оставит. Никите лучше будет со Снежаной. Он не мог полюбить плохую женщину. Лаврова оставляла счастливого ребенка женщине, которая даст ему гораздо больше тепла.

Лаврова в последний раз оглядела свою комнату. Комната стала ничьей, в ней никто никогда не жил. Лаврова вышла из дома Минотавра и пошла пешком по пустынной асфальтовой трассе. Она шла не останавливаясь. Ей нельзя было останавливаться, иначе одолеют мысли и память. Она шла и шла, продираясь сквозь колючий терновник пустынной асфальтовой трассы.

Человек за всю жизнь выделяет семь ведер слез. Она уже выплакала все положенные человеку слезы. Прошлое выпило ее от краев до самого дна. Она не смогла бы выдавить ни капли, даже если бы очень этого хотела.

Лаврова в который раз поняла, что такой смерть. Она всегда разная. Главное, что ты уже ничего не чувствуешь и ни о чем не думаешь. Сколько таких живых мертвецов рассеяно по всему миру? Тысячи или их большинство?

Лаврова в который раз поняла, что такое любовь. Она похожа на укус яркой, блестящей, ядовитой змеи. Любовь проходит несколько стадий. Сначала ты ощущаешь покалывание и нетерпение, зовущие тебя к избраннику сердца. Затем онемение от неожиданного, невероятного везения. Потом космическую эйфорию счастья. И неизбежный паралич диафрагмы и остановка сердца. Любовь — это змея, кусающая свой хвост. Хуже тем, кто в конце. Лаврова всегда, всю свою жизнь, оказывалась в хвосте.

Лаврова позвонила супружеской паре, сказав, что согласна на их цену. Они обещали заплатить комиссионные и ускорить оформление. Лаврова решила оставить им мебель.

— Делайте с ней что хотите.

Она уволилась с работы и занималась тем, что выбрасывала и выбрасывала свои вещи. Все, что могло напомнить о прошлом. Ей тоже нужно было очистить свою память. Она выбросила черное платье, грузинскую сережку с черным ониксом, все фотографии, памятные подарки, сувениры, любимые книги. Все и вся. Без жалости и раздумий. Она собиралась начать новую жизнь с белого листа.

— Вычеркиваю, — каждый раз говорила она себе. — Все вычеркиваю.

Она покончила с делами и все дни напролет проводила, глядя на сильную белую птицу, которую так легко было разбить. Лаврова никак не могла понять выражение своих глаз. Что в них было? Печаль всего мира или надежда? Ей так хотелось это узнать, но узнать было не у кого.

Лаврова летела к родителям в Россию. Перед вылетом она выбросила свою сим-карту, которая была уже не нужна. Из прошлого она оставила только куриного бога и хрупкую белую птицу. Лаврова сидела у иллюминатора, не закрыв его пластмассовой шторкой, из него сплошным потоком лилось южное солнце. Ей было тепло, даже жарко. Лаврова положила ладонь на стекло, она засветилась красным. В теле Лавровой стремительно текли миллиарды красных кровяных телец, несущих эликсир жизни.

* * *

Немолодой мужчина спешил, расталкивая толпу. Он бежал по лестнице вниз, врезаясь в недоброе человеческое море. Он мчался по запруженной раздраженными людьми улице. Несся через перекрестки на красный свет под визг автомобильных шин. Наконец он догнал того, кого искал, и тронул его за плечо. Тот обернувшись, исподлобья посмотрел на своего преследователя.

— Дело прошлое, — задыхаясь, произнес Терентьев. — Скажите, как было на самом деле?

— На самом деле? — усмехнулся другой. — Извольте. Вашей жене никто не сумел бы помочь. Даже господь бог. Она поступила в коме, с травмами, не совместимыми с жизнью, и скончалась через двадцать минут, так и не придя в себя. Даже если бы была какая-то надежда, все равно случилось бы то же самое. В сельской амбулатории нет оборудованной операционной, аппарата искусственного кровообращения, вентиляции легких. Ничего нет. К ней не успела бы бригада лучших хирургов даже на вертолете. Она умерла, и в этом никто из нас не виноват. Мы сделали все, что было в наших силах. Все, что могли.

Он помолчал и с нажимом добавил:

— А другое? Другое нас не касается.

Терентьев хотел спросить еще, но разговор был окончен. Его собеседник уже растворился в толпе.