Читать книгу "Владимир Мономах. Между историей и легендой - Дмитрий Боровков"

За положениями, регулирующими порядок взимания процентов (ст. 53), следует блок статей, прописывающий условия возмещения экономического ущерба. В случае если купец потеряет чужие деньги из-за непредвиденных обстоятельств, было запрещено продавать его в рабство и предусматривалась постепенная выплата компенсации пострадавшим; продажа в рабство разрешалась в том случае, если купец нанесет намеренную порчу товару («пропьется или пробьется, а в безумии своем чужой товар испортит»), хотя предусматривалась возможность выплаты денежной компенсации (ст. 54). Продажа в рабство разрешалась и в том случае, если купец оказывался «злостным должником», не вернувшим взятые на реализацию товары (ст. 55). При таком развитии событий предусматривался определенный порядок возмещения ущерба, в котором приоритет отдавался погашению долга княжеской казне («княжьи куны сперва взять») и иностранным торговым партнерам или «гостям» («отдать сперва гостям куны, а домашним те куны, что останутся, поделить между собой»).

Далее следует блок статей, регулирующий положение «закупов» – лиц, взявших деньги в долг под залог личной свободы. По документу, «закупу» разрешалось уходить от господина на заработки, обращаться за защитой от притеснений господина к князю или к судьям, причем за факт обращения его не могли объявить рабом («за это не поработят его, но дадут ему правду»). В то же время, если «закуп» самовольно уходил от господина, он превращался в «обельного холопа», приближаясь по правовому положению к рабу (ст. 56). Если господин наносил обиду «закупу» несправедливо, то, помимо возмещения ущерба, ему полагалось уплатить штраф в 60 кун (ст. 59). За насильственный отъем денег господином ему вменялся штраф в 3 гривны (ст. 60). Объявлялась незаконной и наказывалась штрафом в 12 гривен (ст. 61) продажа «закупа» под видом «обельного холопа» (раба). В том случае, если господин ударил «закупа» «без вины» или «в пьяном виде», он был обязан уплатить ему такую же компенсацию, как и свободному человеку (ст. 62). В то же время несколько статей регулировали порядок возмещения ущерба, нанесенного «закупами» или «холопами» своему господину или посторонним людям. Статья 66 заявляла о недопустимости принятия свидетельских показаний холопа в суде (в случае крайней необходимости допускалось лишь принимать во внимание свидетельство «боярского тиуна», то есть управляющего боярским хозяйством)[264].

Нетрудно заметить, что большинство этих норм было призвано сделать «закупов», выражаясь современным языком, более социально защищенными. Можно сказать, что речь шла о разграничении интересов и эти нормы, гармонизировали социальный баланс, четко фиксируя права обеих сторон, чтобы избежать взаимных злоупотреблений. Таким образом, законодательство Мономаха, хотя и было ориентировано, по всей видимости, на удовлетворение интересов того социального слоя, который выступал инициатором киевских беспорядков 1113 г., имело умеренный характер, как в пунктах, которые касались регулирования кредитной политики, так и в пунктах, которые касались обеспечения прав зависимого населения, поскольку и в том и в другом случае речь шла, по преимуществу, о защите интересов определенных категорий. Как заметили исследователи «Устава», разделявшие положения феодальной парадигмы советской историографии, «новое и старое мастерски для своего времени были различены и переплетены в этой законодательной попытке ревизии бытовых устоев жизни феодального общества» (Б. А. Романов), которая «нисколько не покушается на основу феодальных отношений», но стремится, «хотя бы декларативно, оградить феодально-зависимых людей от полного порабощения» (И. У. Будовниц)[265]. Не менее показательно наблюдение представителя конкурирующего историографического направления И. Я. Фроянова, вслед за М. Н. Покровским сопоставившим реформы Мономаха с реформами афинского архонта начала VI века до н. э. Солона и пришедшим к выводу, что «законодательная политика, как Солона, так и Мономаха, являлась компромиссной», однако «Мономах не столь радикален, как Солон»[266].

Непростым делом является датировка «Устава» Мономаха, который одни историки считают документом, изданным после того, как состоялась интронизация князя на киевском столе[267], а другие локализуют его появление в кратком диапазоне между 16 и 20 апреля 1113 г., то есть до вокняжения Мономаха в Киеве[268]. Конечно, «Устав» Мономаха являлся чрезвычайным законодательным актом, но вряд ли он мог быть подготовлен в столь короткий срок. В «преамбуле» документа говорится, что он стал результатом совещания в загородной княжеской резиденции, Берестове, Владимира Всеволодовича с тысяцкими Киева, Белгорода и Переяславля. Кроме того, там находился и представитель Олега Святославича, который, по всей видимости, одновременно представлял интересы черниговского князя Давыда, поскольку упоминаний об отдельном представителе от Чернигова нет, но из списка присутствовавших лиц ясно, что обсуждаемый документ не должен был ограничиваться только киевской волостью, а предназначался к реализации в крупных городских центрах Русской земли.

По-видимому, разработка «Устава» началась после изменений в киевской администрации, в результате которых непопулярный в глазах части городского населения тысяцкий Путята был заменен приближенным Мономаха Ратибором, что должно было усилить его позиции в качестве киевского князя. Учитывая объем информации в Пространной правде, гипотетически относимой к законодательству Мономаха, можно предположить два пути его формирования. Если рассматривать статьи № 53–66 как единый законодательный акт, то процесс его разработки должен был быть достаточно длительным и локализоваться между 1113 и 1115 гг. (так как упоминаемый в документе Олег Святославич скончался 1 августа 1115 г.). Если же учесть неоднородное его содержание, придется допустить, что «Устав» представляет пакет отдельных законодательных актов, ввод в действие которых осуществлялся поэтапно. Любое из этих предположений исключает возможность экстренной разработки «Устава» за четыре дня, между 16 и 20 апреля 1113 г.

Один из наиболее распространенных в исторической литературе мифов – миф о том, что законодательство Владимира Мономаха имело антисемитский характер, – восходит к «Истории Российской», где В. Н. Татищев нарисовал колоритную картину того, как киевляне просили Мономаха «об управе на жидов, что отняли все промыслы у христиан и при Святополке имели великую свободу и власть, чрез что многие купцы и ремесленники разорились», а также склоняли людей к иудаизму «и многих прельстили в их закон и поселились домами междо христианы, чего прежде не бывало». Мономах отказался принимать какие-либо меры без совета с другими князьями, который вскоре собрался в Выдубицком монастыре и постановил «всех жидов со всем их имением выслать и впредь не впусчать; а если тайно войдут, вольно их грабить и убивать. И послали по всем градам о том грамоты, по которым везде их немедленно выслали, но многих по городам и на путях своевольные побили и разграбили»[269].