Читать книгу "Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина"

— Юрка, а если родственные души, почему я тебя не увидела также?

— Не знаю. Не совпало, наверное, ни время, ни место, ни обстоятельства.

— А когда совпали, когда ты меня у общежития дождался?

Он задумался. Допил свой глинтвейн, и я вспомнила, что осталось на дне еще теплое вино и нужно его тоже допить, пока не остыло совсем. Вспомнив о том, что случилось неделю назад, произнесла с долей горечи:

— Я сильно замерзла, и согреться хотела. Тебя не смущает, что я оказалась такой доступной и легко согласилась уехать к тебе после одного поцелуя? К первому встречному…

— Я не первый встречный. — Серьезно и без тени обиды ответил Юрген. — У тебя они уже были… я ловил в мужских разговорах среди пограничников, как к тебе пытались клинья подбивать, — красивая, хрупкая, неземная. Но мимо: полунамеков и флирт ты не воспринимала в упор, а двоих настойчивых, что зашли почти напрямую, отшила «жених есть». Для чего ты его выдумала, Ирис?

Он прав. «Жених» стал мне щитом от… от ненужного внимания? Трудно было из памяти выудить — кто и когда, с какими разговорами подходил. Все равно. Только бы спрятаться, только бы отвернуться, и чтобы никто не приближался.

— Не пошла бы ты с другим. Я поцеловал тебя с любовью. Да, хотел, мечтал, умирал от желания, но ты главное почувствовала и поэтому уступила.

— Юр… а если я никогда тебя не полюблю? Будешь другом, с которым я живу, сплю, и все?

— Ты так не сможешь. И я тоже. Время пройдет, в какой-то момент станет все ясно, и если нет, то останемся лишь друзьями. Хочу иного, но насильно мил…

Скулы у Юргена потемнели. Неподконтрольная реакция, выдающая волнение, хоть внешне ни по чему другому я бы не увидела этого. Предательский болезненный румянец. Зря переживает. Я влюбляюсь в него. Чувствую, как душа тянется. По человечески, по сердечному. Весь тот пучок ярких и живых связующих нитей, который я ощутила на том «кораблике» — был не только от самого Юргена, но и, наоборот, от меня к нему. Уже — столько. Вот так сразу. Может быть я и не до конца осознавала всех чувств и привязанности, но они были.

Я собралась в кресле еще плотнее, прижав колени к груди и накрывшись покрывалом, как коконом. Чтобы чуть сменить тему, после долгого молчания, сказала о другом:

— Я Катарину обидела. Не так поняла ее шуточные просьбы и напортачила с исполнением. А мне кажется, что она уже воспринимает меня как подругу, и не ждала… подлянки что ли.

— Катарину можно обидеть?

Юрген обрадовался, что разговор свернул с уязвимого направления на обсуждение других людей. Голос повысил, веселого тона добавил, даже почти вздохнул с облегчением.

— Да, задела. Посоветуй, что нужно сказать, чтобы все поправить? У меня никогда близких подруг не было, я себя чувствую теперь, как не в своей тарелке.

— Скажи, как есть, как чувствуешь: сама не своя, знаю, что обидела, что я могу сделать, чтобы извиниться? Правда — залог. Даже если совершишь преступление или подлость, раскаешься, — сознайся. Объясни почему, даже если в причинах виноваты недобрые чувства, — я завидовала, я злилась, я струсила.

Тут же в паями откликнулись слова девушки: «Это я от зависти чуть не сдохла, злая была и хотела заклевать побольнее». А я с какого перепугу полезла с вопросом к Роберту? Хотела осадить наглость Катарины тем, что обличила ее нескромный интерес к мужчине? Она вечно старается вогнать в краску меня, а я отомстила.

— Хороший совет. Он ко всему подходит.

— Тебе на самом деле важно, что она чувствует? Тебе нужна такая подруга?

— Кажется, да. — Пришлось и самой это признать. — На самом деле она немного другая, чем показывает окружающим. В чем-то раздражает, но это поверхностно. А сердцевинка — просвечивает подлинное что-то, ясное. Чему ухмыляешься?

— А ты спрашивала, схожи ли были я и Бэзил характерами. Да та же история — разные. Ирис с Помойкой подружки, скажи постороннему — не поверят. Злое ей дали прозвище, конечно… — он с сомнением пожал одним плечом. — Значит, ошибались. Если ты видишь в ней хорошее, значит по сути она тебе близка, и это главное.

Я замолчала и подумала об обратном эффекте — раскрепощенность Катарины, нарочитая откровенность и сексуальность — это и мне близкие качества? Меня кольнула маленькая женская зависть. Нет. Такая храбрость мне несвойственна. Всю жизнь скромница, всю жизнь зажатая и стеснительная. Даже время замужества, опыт с Петером не перевели на иной уровень чувственности. А сейчас — все еще заморожена, ледянее некуда…

Задумалась и зависла на том, что уперлась глазами в Юргена. Он крутил в руках пустую кружку, смотрел на дно, где также как и в моей, осели дольки апельсина и яблока. Достал их и закинул в рот.

Знал он о себе — насколько привлекателен даже в худобе и угловатости, отыгрываясь на плюсах в жилистой крепости мышц, молодости и температуре? Я смотрела на губы, на желваки, на движение кадыка, когда проглотил свою фруктовую добычу. Красивое, живое действо, по-простому телесное. Взгляд перекинулся на шею, на ухо, за которое он заправил пряди, на сами волосы — идеальные в моем представлении. Зарыться бы пальцами, пропустить пряди сквозь них, обнять голову и поцеловать.

Реплика Катарины опять вклинилась из памяти в реальный момент: «Как его лапищи по моему нежному телу скользят». Мне не хватало этого — природного, наглого и безумного. По хорошему безумного желания.

— Меня уже отключает понемногу. Не очень выспался сегодня. Ты со мной или оставить тебе анимо и экран, в сети посидишь? Мне свет мешать не будет.

— Нет, я тоже спать.

Все убрали. Расстелились на полу и легли, каждый под своим одеялом, — у него тонкое, а я под пуховым.

— Спи без кошмаров, мотылек. Но если вдруг, я всегда тебя разбужу.

Пропавший

В понедельник Юрген не работал, но после завтрака пришлось убегать мне — Роберт Тамм попросил подъехать в отдел, если не занята, с десяти до полудня. Пропуск выслал сразу.

Я одевалась в улично-походное, и одновременно доедала пакет ржаных булочек с черным кунжутом, не в силах остановиться, пока не увижу дна. Юрген уже пил чай, а я никак не могла наесться. И бутерброды съела, и кусочек сыра отдельно, и горячего молока кружку выпила.

— Суп хочу. Горячий, сытный, с картошкой и фасолью, настоящую похлебку с гренками. Давай дома приготовим?

— Давай, — согласился он, — только надо сначала купить в чем и из чего. У меня ни кастрюль, ни половника, что там еще нужно? Ковшик маленький есть, и вся посуда. Позвони, как освободишься, встретимся где-нибудь и пройдем по магазинам.

— Хорошо.

Я куснула последнюю булочку, оставив ее в зубах и освободив руки, чтобы застегнуть сапоги и пальто. Юрген с улыбкой подал мне с вешалки шарф, сумку с перчатками:

— Вкусно?