Читать книгу "Бегом на шпильках - Анна Макстед"

— А ты как-то… помолодел, — говорю я, обнимая его.

Папа одет в то, что, как я полагаю, американцы называют «стильным прикидом». Похоже, нынче его спонсирует Ральф Лоран. Для человека, который когда-то, стремясь выглядеть «клевым», покупал джинсы на распродаже в «Пепе», новый стиль кажется в высшей степени гармоничным. Желто-коричневые мокасины, розовая рубашка, кремовые брюки, — такое впечатление, что папа только что сошел с рекламных страниц журнала для яхтсменов. Волосы — густые и черные как смоль, лицо — того же оттенка, что и у старой маминой сафьяновой сумки, а кожа — вообще какая-то уж больно подозрительно упругая.

Мы усаживаемся на жесткие стулья гостиничного ресторана, и он сразу берет быка за рога:

— Девочка моя, ты можешь подать на них в суд.

Чуть было не начинаю спрашивать, с чего бы это мне подавать в суд на Келли с Тарой, но вовремя соображаю, что папа имеет в виду моих работодателей.

— Ой! — восклицаю я. — Даже не знаю, я… слава богу, до этого еще не дошло, ничего еще не решено, и… если честно, в последнее время я действительно допустила ряд ошибок. Так что, если меня все же решат уволить, вряд ли мне удастся их в чем-то обвинить.

Помешиваю ложечкой эспрессо — высвобождаю канцерогены — и борюсь с непреодолимым желанием закурить. Отец взъерошивает мне волосы.

— Чушь, кнопка, — кричит он. — Никогда в это не поверю! Чтобы моя девочка — и вдруг не ангел?!

Тыкая тостом в тарелку, благосклонно улыбаюсь проявлению родительского участия и выдаю папе облегченную версию того, почему моя карьера висит на волоске.

— Я здесь исключительно ради тебя, дорогая, — провозглашает он.

— Спасибо, пап, — хрипло отвечаю я. — Я в норме. Все под контролем.

И хотя расстроить его в принципе невозможно, я все же подключаю максимум творческого воображения, излагая историю о том, почему я проговорилась о внучке. Моему слепо любящему отцу совершенно незачем знать, какая скверная у него дочь. Я на сто процентов уверена, что мама успела вырезать из этого шокирующего сюжета все запрещенные эпизоды. Она ни за что не допустит, чтобы ее бывший муж узнал о том, что отношения между мамой и дочкой в настоящее время далеко не идеальны.

— Послушай, кнопка, — говорит папа, потягивая свежевыжатый апельсиновый сок. — Я буду с тобой откровенен: для меня вся эта история с девчонкой, словно обухом по голове. Хотя твоя мама уверяет, что та ни разу не попросила денег.

Вся напрягаюсь, чувствуя проявление какого-то пренебрежения по отношению к Келли, но затем понимаю, что комментарий гораздо больше говорит о нем самом, чем о ней. От моего внимания также не укрылось и то, что, пусть пока еще чисто теоретически, но папа уже потихоньку привыкает к своему новому статусу.

— А ты… попробуешь поговорить с Тони?

Он пожимает плечами.

— Мой сын ясно дал понять, что не желает иметь со мной ничего общего, — отрезает он. — Что тут поделаешь?

Пытаюсь найти в его гладком, загорелом лице хоть какие-то признаки досады, но они очень искусно скрыты.

— Я уверена, он захочет с тобой увидеться, — говорю я. Эти слова я говорю каждый месяц вот уже целых четырнадцать лет.

— Нисколько не сомневаюсь, — соглашается отец, как обычно. Его плечи напрягаются, едва заметно, и он восклицает: — Тони передал твоей маме кучу фотографий. Симпатичная девочка.

— Да, — тихо отвечаю я, внутренне ужасно довольная. — Да, по-моему, они обе такие… красивые.

Внезапно отец резко хлопает в ладоши, давая понять, что тема закрыта, и грохочет:

— Твоя мать страшно волнуется за тебя, кнопка. Должен признаться: я тоже. Скажи-ка мне, милая, ты хорошо заботишься о своем здоровье? Как твоя диета? Есть ли что-то, в чем я мог бы тебе помочь?

Я наклоняю голову: благодарно и в то же время униженно. Должно быть, я еще более жирная свинья, чем думала. Чувствую, как начинает кружиться голова. Возможно, из-за того, что мы перепрыгиваем с одной темы на другую, словно пара лягушек на болоте.

— Я в порядке, пап. Честно.

— Если ты чувствуешь, что не можешь доверить мне свои секреты, — отвечает он совершенно серьезно, — то Кимберли Энн с радостью обсудит с тобой абсолютно любую тему. Наш личный тренер-тире-диетолог-тире-травник — очаровательный парнишка, так что, если у тебя будут какие-то вопросы, Кимберли Энн с удовольствием задаст их ему за тебя.

— Пап, — говорю я, жалея, что Бабс сейчас нет рядом и некому засвидетельствовать исторический момент: мой собственный отец только что не обзывает меня толстухой. — Это очень любезное предложение, спасибо тебе, и… э-э, спасибо Кимберли Энн. Но, мм, я думаю, нам пора двигаться в Центр. Иначе, боюсь, придется полдня проторчать в очереди.

— Дорогая моя, — отвечает он, — я здесь не для того, чтобы помогать тебе в выборе между разноской бумаг и доставкой «макулатурной» почты. Меня сейчас гораздо больше волнует, что с тобой происходит. Я ни за что не поверю, чтобы кому-то пришла в голову мысль уволить молодую леди с такой квалификацией, как у тебя. Ты же всегда была отличницей: с четырех лет в школе — одни пятерки! Да, ты слегка скатилась в университете, но у нас у всех бывают неудачные дни. Тебе достаточно было года работы в связях с общественностью, чтобы заслужить отличную репутацию. «Высококвалифицированная команда». Разве не так называли тебя и твоих подчиненных журналисты?! Черт возьми, да эта балетная компания только что не на коленях умоляла тебя перейти к ним! Все эти разговоры о сокращении штатов — полный абсурд! Абсурд, я говорю! Если только причина не в чем-то личном. А я подозреваю, что так оно и есть. И хочу, чтобы мы об этом поговорили.

Я мысленно переношусь подальше от отеля «Сент-Мартинз». Чувствую, что папа опоздал со своими душеспасительными американскими беседами из цикла «Хочешь поговорить об этом?» лет эдак на шестнадцать.

— Не стоит, — невнятно бормочу я.

Папа смотрит на меня: его глаза широко открыты. Я все еще не решила, что это — удивление или пластическая хирургия, — когда он вдруг повышает голос:

— Да проснись же ты наконец, Натали!

Изумленная, смотрю ему прямо в глаза. По моему глубокому убеждению, родители имеют право орать на своих детей только тогда, когда полностью исполнят свой родительский долг. А коль скоро к моменту своего бегства в Малибу папа едва исполнил половину, то, как мне кажется, с моральной точки зрения он обязан обращаться ко мне исключительно в нормальном тоне.

Говорю ему:

— Я уверена — со мной все будет в порядке.

Он трясет головой. При этом волосы его остаются безмятежно спокойными, и я с грустью думаю о том, что облысею гораздо раньше, чем отец. По идее, я должна чувствовать бесконечную признательность за то, что он примчался спасать меня, словно благородный рыцарь на белом коне, но я не чувствую ничего. Во всем виновата мама. Она все время преувеличивает серьезность ситуации как минимум раз в десять. Боюсь даже подумать, что она там наговорила отцу, чтобы заманить его в Лондон. Тяжко вздыхаю. Я устала от этой суеты вокруг себя. Мне ни от кого ничего не нужно: лишь бы только Бабс оставалась моей лучшей подругой, Крис — подобрел, Тони — перестал на меня злиться, Энди — покаялся, и чтобы все было так, как раньше. Хочу перемотать годы назад.