Читать книгу "Истинные приключения французских мушкетеров в Речи Посполитой - Виктор Авдеенко"

— Вы абсолютно правы — сейчас вряд ли кто-то обратит внимание на наше исчезновение, но потом оно обязательно обнаружится, и весь гнев гетмана обрушится на вашу голову, которой вам будет, скорее всего, не сносить, — отозвался Атос. — К тому же, в этом случае вы вряд ли сможете успешно завершить свою миссию, в чем бы она ни состояла.

Д’Артаньян обвел мушкетеров пристальным взглядом. Они же были решительны и суровы.

— Арман прав, дорогой Шарль, — печально произнес Арамис. — Поэтому мы не оставим вас. А там что-нибудь придумаем. Ну же, веселее мой друг, все что ни делается — все к лучшему!

— Нет, черт возьми! Будь я проклят, если оставлю в беде друга! — воскликнул с чувством Портос. — Один за всех!

— И все за одного! — хором ответили мушкетеры.

У д’Артаньяна в глазах стояли слезы. Он подошел к друзьям и обнял их.

— Благодарю вас! — голос его дрожал. — Я перед вами в неоплатном долгу.

— Будет вам, д’Артаньян, — как всегда невозмутимо сказал Атос. Затем он бросил быстрый взгляд на остальных мушкетеров и крикнул:

— По коням, друзья!

— По коням! — прорычал Портос.

* * *

Поход армии Хмельницкого растянулся на целых шесть недель. В каждом городе, в каждом селении встречали козаков как победителей. Самого Хмельницкого чествовали как триумфатора, воспевали ему осанну и величали не иначе как королем Украины.

Наступила зима, и по мере продвижения на восток мороз крепчал, а снега становились все выше. Но козаки, казалось, не замечали этого — они были привычны к суровому климату, это была их земля, на которой они издавна жили, и которая досталась им от предков.

Французам же было не столь комфортно. Дабы уменьшить их страдания, гетман распорядился выдать мушкетерам теплые шапки и подбитые мехом плащи. Теперь их было не отличить от запорожцев, разве что бороды-эспаньолки, за которыми они ухаживали даже в полевых условиях, могли посеять некоторые сомнения. Но сейчас, во время всеобщего ликования и эйфории никому дела не было до четверки чужестранцев, которые следовали в общем обозе козацкой армии. Впрочем, это, наверное, было не совсем так — шпионы, которыми кишело войско, наверняка уже донесли в Варшаву о загадочных французах в рядах инсургентов.

Как выяснилось, армия направлялась в Киев, древнюю столицу, некогда павшую, подобно Риму, под натиском азиатских варваров.

В Киеве Хмельницкого ждал патриарх иерусалимский Паисий. Он собирался ехать в Москву — просить денег для своего многострадального патриархата, но всячески оттягивал отъезд, желаю перед этим пообщаться с украинским гетманом.

Хмельницкий триумфально въехал в Киев на второй день 1649 года. Город встречал его перезвоном церковных колоколов и пушечной канонадой. Казалось, все жители Киева пришли к древним полуразрушенным Золотым воротам, через которые торжественно проследовал гетман вместе со своим войском. Студенты Киевской академии приветствовали его, прославляя как народного освободителя и называя украинским Моисеем, а также Богом данным, что было созвучно его имени Богдан.

Среди встречавших были патриарх Паисий и Киевский митрополит Сильвестр Косив. Они усадили Хмельницкого в свои сани, и так они двигались дальше, сопровождаемые народным ликованием.

Последующие дни прошли в сплошных торжествах. Во время службы в Софийском соборе патриарх отпустил Хмельницкому все грехи — как нынешние, так и будущие, и благословил его на войну с поляками. Это событие было отмечено салютом из всех имевшихся в городе орудий.

* * *

Наши мушкетеры, предоставленные сами себе, решили посвятить какое-то время осмотру древнего Киева.

Он сильно отличался от большинства украинских городов, которые до этого видели французы. Разительным был контраст со Львовом, по сути, ни чем не отличавшимся от любого другого европейского города того времени.

Другое дело — Киев. Первое, что бросалось в глаза — чудовищная разруха, как будто мантией злого чародея накрывшая былое величие. Мушкетерам поведали печальную историю древней столицы, которая, впрочем, сама, без чьего-либо напоминания, проступала то тут, то там — в виде разломов крепостных стен, руин прекрасных церквей, разрушенных дворцов и особняков с остатками искусной мозаики и величавых скульптур.

В полуразрушенном городе на широкой горе горделиво высился храм Святой Софии, который, как рассказывали добровольные проводники мушкетеров, также подвергся разорению во время татарского нашествия, но затем был отстроен в первозданном виде. Недалеко от Софии находился Михайловский собор, сверкавший на солнце золотом куполов, за что прозван был златоверхим. Этот храм также восстановили после разрушения.

На соседней, меньшей по размеру горе виднелся замок. Это было довольно большое сооружение из дерева, которое, при близком рассмотрении, обнаруживало признаки упадка. Людей в нем не наблюдалось, хотя можно было допустить, что какие-то обитатели в нем все-таки оставались.

Внизу под горами распластался новый город с кривыми извилистыми улочками и кособокими деревянными, в основном одноэтажными домиками. Хотя попадались здесь и более солидные здания. Лишь несколько улиц казались более-менее приличными.

Эта часть города выходила к реке — славному Днепру. Посреди реки лежали обширные острова. Городская ограда была деревянной, вокруг нее — плохонький ров.

Несмотря на то, что город был малонаселенным — по оценкам наших героев, здесь проживало тысяч пять жителей, не больше — торговля шла бойко, мушкетеры видели на рынке хлеб, мед, воск, рыбу, мясо, причем часто это было даже не мясо, а сплошное сало, которое почему-то все равно охотно раскупали.

* * *

В Киеве Хмельницкий сильно переменился. Он все больше говорил о новой войне с Польшей, несмотря на то, что совсем еще недавно искренне радовался достигнутому с королем перемирию. Знающие люди поговаривали, что главная причина такой перемены была связана с Паисием, который настраивал гетмана на полный разрыв с Польшей и создание православной лиги во главе с Москвой.

С утра до ночи Хмельницкий пьянствовал либо с полковниками, либо в одиночку. Настроение его менялось беспрестанно — от веселости и ласковости до суровости и даже бешенства. Сегодня гетман бил поклоны в церкви и каялся, а завтра шел к ворожеям испрашивать свою судьбу. А после этого снова погружался в хмельной угар. Видимо, тяжкие думы одолевали Хмельницкого.

Так прошла неделя, может быть больше.

В один из дней по городу пронесся слух, что гетман пить перестал.

Вскоре на квартиру, где поселили мушкетеров, прибыл гонец с поручением доставить к гетману Богдану Хмельницкому французского посланника графа д’Артаньяна. Гасконец понимал, что Хмельницкий собирается сообщить ему то, ради чего он притащился в эту азиатскую глушь, да еще прихватил с собой друзей, ставших, по сути, во всей этой ситуации заложниками.

Д’Артаньян по-быстрому собрался и поспешил на аудиенцию.