Читать книгу "В тени Холокоста. Дневник Рении - Рения Шпигель"

Будь счастлив, мой друг,И смейся, и обнимай прохожих,И веселись до слез!«Я живу!» – остальное все не всерьез.На солнце медленно выползлиИз теплых сырых подваловЛюди – с изможденными лицами,Пламенными глазами.От голода падают в обморок,По одному, по парамПлетутся по тротуару,Будто они безумны,И смеются, смеются.Кажется, они…счастливы.Вот он уселся на гору щебня —У него ни детей, ни дома;Он налил себе в глотку водкиИ выплюнул кровь со смехом,Он цеплялся к прохожимИ громко так произнес:«Я живу! Остальное все – не всерьез!».

18 июля 1941 г., пятница

Свидание. Снова, еще одно, такое же, как все остальные, но все же по-своему прекрасное. Зигу почти поцеловал меня при Мацеке, а Мацек – при Зигу. Отмечу, что Зигу очень разозлился. Он прогнал Арианку, потащил меня вверх по лестнице (такой красивый в этом белом халате), а потом мы пошли гулять.

Как обычно, мы говорили о войне, о медицине, комплиментах и глазах. Я знаю, чтó мы оба еще ждем, об этом можно догадаться из его разных намеков. Я ужасная трусиха. Пытаюсь с этим справиться, но это очень трудно. З. обижается, что я не верю в силу его рук и в его заботливые крылья. Еще мы говорили о будущем. Мы всегда о нем говорим, я имею в виду, хотя и туманном (я, по крайней мере), но о нашем общем будущем. Я выпалила одну очень неприятную вещь – что он хочет избавиться от меня своей нервной зевотой. Тогда он притянул меня к себе с такой силой и так крепко, что… не знаю. Но, когда я ему сказала, что приезжает мой двоюродный брат, он очень смутился. Раньше у нас было место, но мы не знали как, а теперь мы знаем как, но места у нас нет, и я уверена, что мы оба в ожидании. Знаешь, такой идиотизм, я наполнена счастливыми встречами, я их нанизываю на нить своей жизни, как прекрасные, сияющие жемчужины, я нанизываю их все, одинаковые, гладкие, цельные, и иногда они разрастаются и стремятся, безудержно стремятся к главному, грандиозному, самому красивому. То, что я тебе сказала, – правда: я неизлечимо больна, и ты прекрасно знаешь чем, Зигу, потому что ты меня об этом не спрашивал, только смеялся, и как – божественно, очаровательно. Есть что-то прекрасное, о чем я не могу писать, я просто это чувствую и напрасно пытаюсь выразить словами, потому что искажу. З. обожает детей, он меня познакомил с милой крошкой, которую он пугает уколами. Я благодарна Господу, что есть Зигу, и благодарна Зигу, что существует наша любовь, и благодарна любви, что она воспламеняет сердца, и благодарна сердцам за то, что они умеют любить. И, видишь, все возвращается к этому волшебному слову – любовь. Мы должны увидеться в понедельник «даже если будет ливень». Ах, если бы только мамочка смогла приехать до понедельника, о-о-о…

Вы мне поможете, Булуш и Господь!

Следующий день 19, суббота (19 июля 1941 г.)

Эти случайные встречи довольно неприятны. Лучше было только в понедельник? Насколько лучше? Я не была бы в таком настроении, не было бы слез, и сердце бы так не болело. Сейчас мне лучше, я немного поостыла, перед тем как тебе рассказать, но раньше, некоторое время назад, я корчилась от той боли, которую испытывает каждая любящая и каждая ревнующая девушка. И я сама разорвала ту нить, на которую так радостно нанизывала жемчужины. Ее разорвала «веселая компания», эта Лидка, которая навязывается ему со своими нежностями, и все его поведение, и Мацек, который сказал, что хочет перейти в стоматологию ради нее (ты ее не знаешь, и я не знаю, она еще не играла никакой роли в моей жизни и, надеюсь, не сыграет), и мое глупое, позорное поведение.

Да, я глупая, я наказана за то, что была так счастлива, вопила от счастья. Сейчас лучше, и в том, что я пишу, меньше горечи, но я помню, помню, как было больно. Во всем виновата я и моя ревность, от которой я попытаюсь избавиться. Все это мне было небольшим искуплением за Иркины просьбы и за то, что она поцеловала руку Зигу, и что он должен ее кормить. Бог послал мне это создание в утешение… Не знаю, когда… я увижусь с тобой. Лида ужасная.

Вы мне поможете, Булуш и Господь!

21 июля 1941 г.

Прошел уже месяц после нашего памятного поцелуя. Зигу мне об этом напомнил. Он пришел с Мацеком. Мацек поцеловал меня в макушку в знак приветствия, Зигу покраснел. Ладно, но когда Мацек поцеловал меня в щеку, Зигу был в ярости, и правильно. Он попытался это загладить и в то же время скрыть смущение, поэтому начал меня обнимать, так нежно гладить, что я была безмерно тронута и… чуть оцепенела. «Какое у нее гладкое лицо», – сказал и вспомнил, как однажды дома у дорогой маленькой Ируси он понюхал мой запах, то есть духи. Мацек об этом вспомнил. Он крепко сжимал мою руку. Когда заговорили об этой… книге, и Мацек говорил о случае, о котором З. хотел мне в пятницу рассказать, З. сказал: «Мацек, остановись, это “цветок мысли”, она это слушать не должна», – и так об этом забеспокоился, как… он один может.

О многом, очень многом я не могу написать, потому что не знаю как, мне надо это запечатлеть в своей голове, сохранить в сердце, чтобы использовать в минуты печали. Я должна знать наверняка, что З. меня любит! И надо просить Бога, чтобы все было, как сказал «наш друг»: после войны, после школы, с Зигу, моим замечательным супругом… У меня просто дух перехватило, он написал в мой дневник вот что: «1) Счастье – это удовлетворение, которое человек испытывает, когда может перестать хотеть хотя бы на одно мгновение и ценить то, что он имеет. 2) Взгляд на что-то красивое в искусстве или природе немедленно пробуждает память о любимой женщине». Как прекрасно и как верно! Я это ощущаю каждую минуту, даже в повседневной жизни, в сказочной жизни из книг и в жизни мысли, то есть в мире мечтаний. Там живут только воспоминания и мечты. Я люблю всем сердцем. Я захлебываюсь от любви, как он… да, потому что он тоже… Мы оба этого хотим, делаем многозначительные лица, и наши губы слегка вытягиваются сами по себе, М. даже это отметил. Булуш, приезжай, выслушай меня, оцени. Я не назначила дату, я не знаю, я все еще жду…

Вы мне поможете, Булуш и Господь!

22 июля 1941 г., вторник

Я пошла в приход. Начинаю к этому привыкать. Пошли с З. погулять. Я у него ищу защиту от Мацека. Ируся Хаусер, эта Ируся, очень преуспевает с Фиунио. Я желаю ей счастья и очень рада. Я в полном замешательстве. З. – самый чудесный, «Я на тебя когда-нибудь злился?» Но эти глаза! Пока! Спокойной ночи, я ухожу в мечты, хотя и устала. До следующей встречи с З., когда? Я его увижу в своих мечтах. Вы мне поможете, Булуш и Господь!

28 июля 1941 г., пятница[70]

Я уже видела Зигу, и у меня была хандра, я скучала по нему, «и так все и идет». А тем временем я живу совсем без известий о мамочке.Видимо, дела там плохи. Бедная мама. Что бы я ни ела, я думаю о ней, мысленно делюсь с ней каждым кусочком, как и каждой радостью и печалью. Пожалуйста, Господи, пусть это действительно сбудется, чтобы я могла всем с ней поделиться. Мама, это я пишу тебе! Пишу так, как если бы слова, написанные здесь, имели магическую силу и могли вызвать тебя. Пусть они звучат так, чтобы их услышал Великий Боже на небесах и ты, дорогая, там, вдали.