Читать книгу "Улыбка золотого бога - Екатерина Лесина"

– Вот и тогда так же, – шепот Ивана Алексеевича вклинился в цепь ударов, не разрывая, но отодвигая прочь. – Я услышал, как оно бьется и зовет, зовет… и ослушаться не представлялось возможным. Я не хотел обратно в тело, я понимал, что прежней жизни не будет, но вот… сижу перед вами, живое свидетельство того, что знания человеческие о мире прискорбно малы, а те, кто мнит, будто более других способен к разумению законов вселенной, рискует быть наказанным по иным законам, им же отвергнутым.

Наваждение спадало. То ли потому, что Вадим перестал прислушиваться к происходящему за стенами юрты, то ли потому, что, считая себя человеком разумным, принялся тут же подыскивать объяснения. Большая их часть приходилась на мысли о гипнозе, ослабленном и расслабленном рассказами сознании, да и самой обстановке, весьма способствующей возникновению склонностей к суевериям.

Иван Алексеевич, верно догадываясь о мыслях гостя, разубеждать не торопился. Закрыл глаза и молчал, долго, до того долго, что Вадим утомился ждать продолжения рассказа.

– Так, а куда подевались вещи из кургана?

– Все еще любопытны? Что ж… вещи – не знаю, – старик вдруг улыбнулся виновато, будто извиняясь за что-то. – Я ведь мертвым был.

– А потом, когда… когда ожили? Неужели не любопытно было?

– Сначала – нет. Ослепший, парализованный, испуганный до полусмерти. Где тут место для любопытства? Ну а потом мне кое-что вернули, уж не знаю почему.

– Что вернули? – вдруг это показалось очень и очень важным, как будто если промедлит Иван Алексеевич с ответом, то случится страшное. Спроси кто Вадима о том, каким виделся ему этот страх, он бы вряд ли сумел ответить, возможно, даже смутился бы. Но никто не спрашивал, а Иван Алексеевич таиться не стал, ответил просто:

– Статуэтку одну. Я вам после покажу, прелюбопытная вещица… Но теперь, прошу простить, устал я от этих разговоров. И вам отдохнуть советую, завтра день тяжелый будет, вы же сами бубен слышали.

Яков

Не слишком удачный день закончился долгим ужином, на котором я удостоился чести познакомиться с новым персонажем. Персонажа звали Михаилом, был он широкоплеч, мордаст и нагл, хотя последнее старался скрывать, как и излишнюю нервозность, но та выползала в судорожных движениях кадыка на горле, желваков и широких ладоней с короткими сильными пальцами, которые Михаил то сжимал в кулак, то разжимал.

– Мы с Танькой того, с детства вдвоем, вот. Как родаки разбились, так я ее ро€стил, – он говорил хриплым басом и свысока поглядывал на Виктора, сегодня занявшего место на другом конце стола, в равной степени далеко и от Лизхен, и от Дуси. Зато близко к сестре Михаила. Интересная рокировка.

– Как мило, – широко улыбнулась Ника, слегка протрезвевшая, но, видимо, ненадолго. – И ты заботился о младшей сестренке…

– А то!

Топа скукожилась над тарелкой, в сторону брата она если и поглядывала, то исподтишка. Может, прав Ленчик, и тот ее бьет?

Не о них думать надо, герой-рыцарь в наличии, справится как-нибудь со змеем-родственником, а меня другие вопросы интересуют.

– Скажите, а в последнее время за Игорем ничего странного не замечали? Перепады настроения? Подавленность? Или, наоборот, чрезмерная радость?

– Нет, – ответила Алла. Ильве кивнула, Топа пожала плечами, Ника – фыркнула, демонстрируя свое равнодушие к обсуждаемому вопросу, а Лизхен, испустив очередной беззвучный вздох, произнесла:

– Замечала. Он… он стал таким… таким странным, задумчивым, мечтательным…

– Общение с тобой сказалось, – ввернула Ника.

– Да нет, со мной он как раз почти и перестал общаться. Он меня избегал. Да-да, мне не стыдно признаться, что он меня избегал.

Не стыдно, факт – остренький подбородок горделиво поднят, губки сжаты, глаза ярко блестят. Врет? В тему, для поддержания беседы? Или по какой другой причине? Или все-таки нет? Свадьба с Громовым была не так давно, неужели успел остыть к возлюбленной? Или письма остудили?

А Дуся молчит, не пытаясь ни подтвердить, ни опровергнуть.

– Он одиночество полюбил, запирался в кабинете и сидел там безвылазно.

– Он работал, – тихо сказала Дуся. – Всего лишь работал.

– Раньше он столько не работал!

– Значит, не было столько работы.

– Конечно. И при этом он почти не выходил из дому, – продолжила Лизхен. – И к нему не приходили. Это ведь странно, правда?

Странно то, с какой старательностью она ищет странности.

– Яков Павлович, – воспользовалась паузой Ильве. – А о чем вы с Дусей говорили, можно узнать?

– Нельзя.

– А вам не кажется, что вы ведете себя не совсем правильно?

– Ильве, – Алла Сергеевна бросила на стол салфетку. – Полагаю, что в свое время Яков расскажет нам обо всем, нужно только подождать.

– А у тебя, дорогая Алла, есть время ждать? – Ильве подперла подбородок ладошкой. – Мне казалось, ты спешишь. Очень-очень спешишь…

– Тебе лишь казалось, – Алла повернулась ко мне. – Но, Яков, право слово, это невыносимо для нервной системы, вы уж постарайтесь побыстрее, а то… я с ума сойду.

– Я уже сошла, – тишину нарушил робкий голос Лизхен. – Мне… Мне так страшно.

– Паранойя, дорогуша, – мигом поставила диагноз Ника.

– Ночью по дому кто-то ходит… нет-нет, я знаю, что здесь много людей, но это – другое.

Ее ресницы трепетали, глаза блестели пленкой непролитых слез, руки, прижатые к груди, подрагивающие пальчики, толстый томик очередного нечитаного поэта, соскользнув с колен, глухо брякнулся о пол, и все вздрогнули.

– Он… или она… наверное, она, шаги такие женские были… осторожные очень, как будто она кралась. На цыпочках. И к моей двери. Она в комнату вошла, дверь толкнула и замерла на пороге. Смотрела на меня, долго-долго.

– А ты на нее? – Ильве постучала ложечкой по краю чашки.

– Я? Я не посмела. Я лежала и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, я… я думала, если открою глаза, если она увидит, что я открыла глаза…

– То что? – влез Михаил. – Чего тогда?

– Она меня убьет, – с театральным вздохом закончила рассказ Лизхен. И Тяпа, до того спокойно дремавшая под стулом, звонко тявкнула. Ну да, в этом месте, похоже, и собаки тяготеют к представлениям.

На несколько секунд воцарилась тишина, они будто и дышать перестали, обменивались взглядами, а чудилось – словами, целыми фразами. Ментальное общение, выработавшееся за годы сосуществования. Алла – Ника, Ника – Ильве, Лизхен – Виктор, Лизхен – Ильве… запутался. А Дуся? На кого смотрит Дуся?

На меня. Насмешка и презрение. Ну да, она знает о моем желании залезть в чужие мысли, ей кажется, что это неприлично, как неприлично залезать в чужой дом, чужие письма, чужие дневники. Да, вот такая неприличная у меня работа, ничуть не жалею.