Читать книгу "Сталинградский калибр - Сергей Зверев"

– Товарищ майор, есть одно предложение. Нельзя мне уходить и оставлять станцию. На запасных путях стоят шесть цистерн с авиационным керосином. Я поговорил с моим механиком-водителем. Вы же помните, он у меня в прошлом инженер-испытатель Харьковского танкового завода. Он сказал, что если керосин смешать с моторным маслом, его можно заливать в баки танков. У нас есть горючее, товарищ майор!

– Шесть цистерн? Так, Соколов, ничего не предпринимай. Пока приказ тебе – держать станцию. Держись, я с тобой еще свяжусь. Давай, сынок!

Голос Сталина звучал в трубке мягко, чуть вкрадчиво. Генерал Ватутин никак не мог избавиться от ощущения, что Верховный все знает, полностью владеет информацией и позвонил лишь для того, чтобы убедиться в собственной правоте. Может, и не надо его переубеждать?

– Какова судьба двадцать четвертого танкового корпуса генерала Баданова?

– Корпус геройски сражается, товарищ Сталин! Неся потери в личном составе и технике. Гитлеровцы бросили из числа стратегических резервов на Тацинскую дополнительно четыре танковые дивизии. Почти постоянно их бомбят, работает дальнобойная артиллерия. Корпус успешно оттягивает на себя силы фашистов, давая возможность развивать наше наступление на других участках фронта.

– Как вы помогаете товарищу Баданову?

– У Баданова на исходе горюче-смазочные материалы и боеприпасы. Сегодня утром при поддержке танков в Тацинскую смогли пробиться шесть грузовиков с боеприпасами и пять бензозаправщиков.

– Вы уверены, что Баданову нужно удерживать станицу Тацинскую?

Это был самый неприятный и сложный вопрос, который только мог задать Сталин. Признаться, что произошла ошибка в выборе направления главного удара? Значит, в штабе фронта не оказалось достоверных сведений о количестве и расположении вражеских резервов. Признаться, что в свое время, когда Баданов докладывал новую информацию, она не была принята к сведению? Но корпус в самом деле оттянул на себя огромные силы врага. Более того, генерал Баданов, опытный и умелый командир, сумел с максимальной эффективностью использовать и тактическое преимущество, и мобильность своих сил. Потери, которые понесли немцы и их союзники в результате рейда 24-го танкового корпуса, колоссальны. Фактически Баданов своим рейдом спас наступление фронта. Но, признавшись в этом, возведя генерала в статус талантливого полководца, Ватутин становился в глазах Сталина неумехой, который едва не сорвал наступление всего фронта. И получалось, что только благодаря действиям корпуса наступление получилось удачным.

– Да, товарищ Сталин, – уверенно заявил Ватутин. – Я считаю, что корпус должен удерживать аэродром и станицу Тацинскую столько, сколько сможет. До последнего патрона.

– Передайте товарищу Баданову, что сегодня, двадцать шестого декабря, его корпус стал гвардейским.

Ватутин положил трубку и поспешно достал из кармана бриджей носовой платок. Лоб и шея у него взмокли. Вытерев лицо, он снова сунул платок в карман и подошел к карте.

– Докладывайте дальше!

– Два моторизованных корпуса и две стрелковые дивизии полка не могут пробиться к Тацинской, товарищ генерал-полковник. Шестая танковая дивизия генерала Рауса отражает все атаки. Части несут потери, но пока все безрезультатно. Разрешите отдать приказ Баданову прорываться.

– Нет, – качнул Ватутин головой. – Передайте корпусу приказ держаться до тех пор, когда станет совершенно трудно. И еще. Передайте, что лично товарищ Сталин следит за операцией, которую проводит двадцать четвертый танковый корпус. И что сегодня по решению Верховного корпус стал гвардейским!

Снаряды рвались среди окопов, обломки кирпича здания вокзала летели так далеко, что залетали даже в окопы. Ванюшкин дважды ощущал удары по голове. И каждый раз его обдавало холодом. Неужели осколок или пуля пробила каску? Но нет, это был снова камень, и корреспондент прижимал к плечу винтовку, старательно подводя мушку под живот очередного фашиста.

Зря не тратить патроны и каждым выстрелом выбивать одного врага его научили пехотинцы. Конечно, больше наслаждения строчить из ППШ, думая, что ты косишь врагов целыми шеренгами. Но по факту получалось, что большая часть пуль уходила в небо, когда от длинной очереди стало задирать ствол. В поле горело уже около десяти танков, а остальные откатились назад. И на снегу лежало множество убитых немцев.

– Мины! – крикнул кто-то в траншее, и все бойцы, как один, опустились на дно.

Ванюшкин тоже прижал винтовку к груди и сполз вниз. Двое молодых солдат, лет по двадцати с небольшим, улыбались, глядя на корреспондента. Они, наверное, и подшутили бы над ним, но все же лейтенантские кубики не позволяли этого делать. Кто его знает, этого корреспондента. Вроде мужик геройский, а там разберись: пошутишь – и вмиг окажешься под трибуналом. И пойдешь в штрафбат. Уж лучше лишний раз язык за зубами подержать.

Мины со свистом прошли над головами и стали рваться позади окопов. Видимо, немецкие корректировщики полагали, что именно там, в развалинах, и укрывались советские солдаты. Страшное дело – мина. Она большой воронки не дает, взрывается почти на поверхности. И стоишь ты или лежишь, ей все равно. Она сечет осколками на уровне земли. И одно спасение от мины – это глубокий окоп. Но если она прямо в окоп попадет, тогда хана всем.

– Рота, к бою! – послышалось откуда-то справа.

И снова это был другой голос. Ванюшкин хорошо помнил, что в прошлый раз ротой командовал кто-то с зычным хрипловатым голосом. Неужели опять убило или ранило нового ротного командира? Кто же теперь взял на себя командование? Там и командиров почти не осталось.

– Взвод, к бою! – повторил другой голос. – Приготовиться к отражению танковой атаки.

– Отделение, к бою!

«Я на своем месте, я должен быть с ними и потом написать о них», – думал военкор, укладывая винтовку на бруствер. Он повернул голову и подмигнул молодому бойцу слева. Лицо у парня было равнодушное, серое. Две пули прошили бруствер, поднимая пыль, а боец смотрел куда-то в сторону, медленно сползая на дно окопа. И только теперь Ванюшкин увидел две дырки от пуль на груди полушубка. Как раз напротив сердца. Готов.

Это понятно, и не надо щупать пульс. Кто был на войне, тот сразу видит, мертв человек или ранен. Ванюшкин нахмурился, попытался по-солдатски выматериться себе под нос, но у него не получилось. Не нашлись непривычные слова. И он снова стал подводить мушку под живот очередного врага. Пули свистели, взбивали злобные фонтанчики на бруствере, но Ванюшкин уже не обращал на них внимания. Привычка не видеть опасность, не бояться – это очень опасная привычка. Он вспомнил, что ему говорил старшина, который прошел финскую войну: «Это красиво, но глупо».

Справа вскрикнул пулеметчик, схватился за плечо и повалился вниз. Ванюшкин тут же кинулся к нему, но солдат отталкивал лейтенанта и хрипел:

– К пулемету! Нельзя без пулемета!

– Понял! – кивнул корреспондент.

Ванюшкин поднялся, сжал пальцами еще теплые рукоятки «максима», навел его на вражеские цепи и нажал на гашетку. Не сразу понимая, попадает или нет во врага, корреспондент заглядывал в прорезь броневого щитка и даже поднимал голову над ним. Но тут к нему подбежал седоусый сержант и взял за плечо.