Читать книгу "О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот"

И действительно, на прошлой неделе общее положение складывалось в ее пользу. Она играла с Зигфридом, как опытный рыбак с лососем. Она постоянно вызывала его к своему столу и задавала ему разные мелкие вопросы. Ее покашливание превратилось в злобный лай, звуки которого добирались до каждого уголка дома. А теперь у нее было новое оружие: она стала выписывать идиотские канцеляризмы Зигфрида на отдельные полоски бумаги – туда тщательно заносились ошибки в правописании, в сложении, неверные записи.

Мисс Харботтл использовала эти бумажки как боеприпасы. Она не трогала ни одну из них, пока в делах не было напряженности, а ее работодатель занимался практикой. Она хранила их до того момента, когда он начинал нагнетать обстановку. Тогда она совала бумажку к его носу и говорила:

– А как насчет этого?

При этом она всегда хранила бесстрастное выражение лица, и было невозможно увидеть, какое удовольствие ей доставляет его съежившийся вид – как у животного, которое погоняют кнутом. Но конец был всегда одинаков: жалкие объяснения и извинения Зигфрида, а мисс Харботтл, лучась сознанием собственной правоты, исправляла запись.

Когда Зигфрид зашел в комнату, я продолжал наблюдать за ним через полуоткрытую дверь. Во-первых, я знал, что мои утренние вызовы могут подождать, а во-вторых, меня снедало жуткое любопытство. Мисс Харботтл казалась оживленной и деловитой, она постукивала пером по записи в регистрационной книге, а Зигфрид шел к ней, шаркая ногами и бормоча слова извинений. Он сделал несколько неудачных попыток сбежать, и через какое-то время я увидел, что он начинает закипать. Он стиснул зубы, а глаза его вылезали из орбит.

Зазвонил телефон, и секретарь взяла трубку. Ее работодатель попытался приблизиться к двери, но она с видимой радостью сказала:

– Полковник Брент хочет поговорить с вами.

Как зачарованный, Зигфрид вернулся на свое место. Полковник Брент, владелец скаковых лошадей, уже давно занозой сидел в наших головах со своими жалобами и постоянными просьбами провести проверку его животных. Звонок от него означал гарантированный подъем кровяного давления.

Именно так и было в то утро. Минуты шли, и я видел, как лицо Зигфрида наливалось краской. Он отвечал сдавленным голосом, который постепенно превратился в крик. В конце разговора он бросил трубку на рычаг и оперся о стол, тяжело дыша.

Затем я, не веря своим глазам, увидел, как мисс Харботтл потянула на себя выдвижной ящик стола, где она обычно хранила свои бумажки. Она выловила одну из них и протянула ее Зигфриду под нос.

– Что это? – спросила она.

Я подавил желание закрыть глаза и продолжал в ужасе глазеть на сцену. В течение нескольких секунд ничего не происходило, и Зигфрид неподвижно стоял в кабинете в напряженном молчании. Потом он изменился в лице, одним решительным взмахом вырвал бумажку из руки секретаря и начал методично рвать ее на части. Он не сказал ни слова, но, отрывая клочки, все ближе напирал на мисс Харботтл, которая вынуждена была двигать свой стул назад, пока не уперлась в стену.

Это была странная картина. Мисс Харботтл, со слегка приоткрытым ртом, с крашеными кудряшками, в тревоге стоявшими дыбом, напряженно выпрямила спину, а Зигфрид с разъяренным видом в безумном исступлении продолжал рвать бумажку. Сцена закончилась тем, что Зигфрид, разорвав бумажку на мелкие кусочки, метким броском отправил ее в корзину, как заправский копьеметатель. Обрывки полетели аккуратной кучкой, как конфетти, какие-то из них упали мимо, а Зигфрид, не говоря ни слова, намотал на руку зонд и уверенным шагом вышел из комнаты.

В кухне миссис Холл развернула пакет и достала пирог, кусок печенки и гроздь восхитительных сосисок. Она бросила на меня вопросительный взгляд.

– Похоже, сегодня утром вам повезло, мистер Хэрриот.

Я откинулся на дубовый буфет.

– Да, миссис Холл, мне тоже так показалось. Наверное, очень здорово быть начальником нашей конторы, но знаете ли, жизнь помощника – это тоже неплохо.

Тристан проявляет героизм

День начинался плохо. В четыре часа утра Зигфрид поймал брата, который только что вернулся с вечеринки по случаю встречи звонарей.

Это мероприятие имело место ежегодно и начиналось с прибытия в Мойкем автобуса со звонарями местных церквей. Однако они лишь ненадолго останавливались на море, а когда не направлялись из одного паба в другой, то пили пиво из кувшинов, привезенных с собой.

Когда они под утро въехали в Дарроуби, большинство пассажиров автобуса находились в бессознательном состоянии. Почетный гость праздника Тристан вылез из автобуса у заднего крыльца Скелдейл-хауса. Он слабо помахал рукой, но автобус уехал, и смотрящие в пустоту лица за его окнами никак не отреагировали на его прощание. Он прокрался в сад и с ужасом увидел свет в окне комнаты Зигфрида. Бежать было некуда, и, когда его попросили объяснить, где он был, он сделал несколько безуспешных попыток произнести слово «звонари».

Видя, что он попусту тратит время, Зигфрид решил приберечь свою ярость до завтрака. Тогда-то Тристан и рассказал мне все, а потом в столовую вошел его брат и накинулся на него.

Но, как обычно, больше всего досталось самому Зигфриду, который вышел из себя и охрип от крика. Через десять минут после его ухода я обнаружил, что Тристан удобно устроился в чулане Бордмана, а тот слушает его рассказ с интересом и одобрением.

Старик очень повеселел с тех пор, как Тристан приехал домой, и они оба много времени проводили в темной комнате, куда свет поступал через маленькое оконце, освещавшее ряды ржавых инструментов и карикатуры Бэрнсфадера, висевшие на стене. Комнатушка обычно была заперта, и посетителей в ней не привечали, но Тристану здесь были рады всегда.

Часто случалось так, что когда я заглядывал к ним, то видел, как Тристан затягивается очередной своей сигаретой, а Бордман рассказывает ему про свою жизнь. «Мы шесть недель были на передовой. Французы были у нас слева, а шотландцы – справа». Или так: «Бедный старина Фред – только что он стоял рядом со мной, и вдруг его не стало. Ничего от него не осталось – только пуговица от брюк».

И в то утро Тристан бойко приветствовал меня, и я в очередной раз подивился гибкости его характера и его способности ивовым прутиком сгибаться под шквалами житейских неприятностей и выпрямляться после того, как они проходили. В руке у него было два билета.

– Джим, сегодня в деревне танцы, я тебе обещаю. Я прихвачу кое-кого из моего гарема в госпитале и прослежу, чтобы у тебя все было нормально. Но это еще не все – гляди. – Он провел меня в шорную мастерскую, поднял доску в стене и достал бутылку хереса. – Нам будет чем промочить горло между танцами.

Я не стал спрашивать его о том, откуда взялись билеты и вино. Мне нравилось ходить в деревню на танцы. В битком набитом зале в одном конце играли три музыканта – пианист, скрипач и ударник, а в противоположном дамы в возрасте хлопотали вокруг закусок. Там стояли стаканы с молоком, громоздились горы сандвичей, ветчины, домашних копченостей, а также пирожных со взбитыми сливками.