Читать книгу "Только хорошие индейцы - Стивен Грэм Джонс"

Так что все у них с Джо получилось случайно, но в то же время ему кажется, что так и должно было случиться. Похоже, с ним произошло лучшее событие в его жизни, а ведь он только и делал, что болтался без дела на пау-вау. Но, может, на самом деле это так и работает?

Кассиди теребит сложенную вдвое пачку купюр в переднем кармане и думает, не зайти ли в прицеп и разбудить Джо, просто чтобы убедиться, что она там, что ему это все не приснилось, но… она работает по ночам на складе, пока что единственная представительница племени кроу, которую взяли на работу в новый гастроном, – ей надо выспаться, он это понимает и идет в прицеп у старого грузовика, где спят собаки. Они же могут обойтись без груды спальных мешков, одеял и старых курток одну ночь? Ради одного потения?

Может, он купит им собачьего корма на сорок долларов.

Ну, на двадцать.

Он вытаскивает всю кучу одеял наружу и бросает их на землю, находит уголок там, край здесь, рукав, торчащий из груды, будто взывающий о спасении. Кассиди по очереди отделяет их друг от друга и вытряхивает, потом относит одно за другим к остову старой потельни. Шесты еще прочные, они от какой-то детской палатки, в четырех местах они опираются на рогатины, связанные арматурными стержнями. Не очень похоже на индейскую потельню, но, во‐первых, в тот день, когда Кассиди ее соорудил, он смог добыть всего восемь арматурных стержней, по два на опору, скрещенных буквой Х, вот так, и во‐вторых, этот каркас был рассчитан на детскую палатку, а не на сорок с лишним фунтов собачьих подстилок.

И хорошо еще, что Гейб хочет сделать это зимой. Летом, из-за того, что у Кассиди возникла замечательная идея сделать пол потельни на полтора фута ниже уровня земли, он иногда превращается в болото. А сейчас все будет прекрасно, ведь земля промерзла. В любом случае, хорошо будет устроить очистительный обряд потения и проводить минувший год. По мнению Кассиди, хорошую штуку придумали древние индейцы.

Он потуже затягивает на каркасе все шнурки для ботинок, которые его скрепляют, потом встряхивает каждое одеяло, каждый спальный мешок и куртку и натягивает их на скелет потельни из белого пластика. Спальный мешок с серебристой подкладкой блестит на солнце и пугает лошадей, и Кассиди говорит себе, что нужно будет оставить мешок снаружи, может, он отпугнет и соро`к. Прошлым летом они повыдергивали нитки из его любимой рубахи, когда та сушилась на веревке между прицепом и загоном. Где-то в ветвях деревьев расположилось гнездо с разноцветными узорами, он думал, что это здорово и все такое, но не за счет же его любимой рубахи. Теперь, чтобы уберечь одежду Джо, которую ему, наверное, следует снять, чтобы она не пропахла дымом, он достал рождественскую мишуру и протянул ее вдоль всей веревки. Пока что сороки просто думают, что это красиво. Они благодарят его своим треском за то, что он украсил это место и сделал его интересным.

Собрав потельню – она похожа на и́глу, сделанное из целой кучи бомжатской одежды, – Кассиди идет в сарай с хозяйственными принадлежностями, роется в нем, возвращается с деревянным молотком и целой кипой найденных на помойке колышков для палатки, чтобы быть уверенным, что сегодня вечером откидные полотнища не поднимет ветром, и можно будет поднять только входной клапан. Но входным клапаном служит старая засаленная солдатская куртка с камнем в кармане, чтобы прижимать ее книзу, так что все должно быть в порядке.

Дальше он приступает к тому, что следовало сделать с самого сначала: подмести пол. Если бы он сделал это раньше, то мог бы воспользоваться нормальной щеткой. Теперь приходится работать отломанной головкой щетки и лотком, похожим на поднос из кафетерия. Кассиди понятия не имеет, откуда он появился, но ведь пригодился.

Еще он напугал лошадей, выбивая поднос о загородку загона.

– Что с вами сегодня такое, трусишки? – обращается к ним Кассиди.

Пегая ржет в ответ, топает передним копытом, пытаясь подтянуть ближе к себе разделяющий их клочок земли, и Кассиди ныряет обратно в потельню, чтобы подмести в последний раз. Ему на грязь плевать, но это первое потение сына Желтого Хвоста, так что он, наверное, будет лежать, почти уткнувшись лицом в землю, пытаясь вдохнуть прохладный воздух. «Жар нарастает, малыш. Так уж положено. Прости». Может быть, это его сразу очистит. Этакий способ обдолбаться.

– Буду здесь всю ночь, – кричит Кассиди коням и собакам и приветственно машет им всем рукой. Пегая в ответ машет ему хвостом, как на рекламе шампуня. А собаки, кажется, делают вид, будто его не знают, и охраняют совсем другой прицеп, которым они по-настоящему гордятся.

Кассиди поворачивается и озирается вокруг, впитывая окружающий мир. На мили вокруг только желтая трава и покрытый настом снег, и в складках горы, куда может ветром занести семена, и где течет вода, видны рощицы деревьев. Единственное, что позволяет понять, что сейчас не 1800 год или даже раньше, – это столбы с проводами, протянутыми к прицепу. Впрочем, прицеп тоже не самая характерная примета времени до прихода белых людей. Как и лошади.

Однако он всегда сомневался насчет собак. В какие незапамятные времена собак начали впрягать в маленькие волокуши? Он совершенно точно уверен, что видел такие рисунки. Но разве эти собаки не были одомашненными волками? В то же время все собаки, живущие на улицах города, которые были раньше сенбернарами, или лабрадорами, или ротвейлерами, или псами других пород, вздыбливают шерсть, чтобы выжить зимой, сражаясь за каждый кусочек еды, они первым делом скалят зубы, а уши у них не такие висячие, как у любой породы комнатных собачек, ловцов летающих тарелочек, от которых они произошли. Похоже, такая жизнь превращает их обратно в волков.

Вот пример: три суки Кассиди, каждая из которых норовила быстрее других вцепиться зубами в руку. Черная, с отметиной, Медведица, мать двух других. Раньше был еще щенок, которого он назвал Толстяком, потому что он и был толстяком, но кобелей не устраивает необходимость все время оставаться рядом с прицепом, вот в чем проблема. Толстяк однажды отправился на назначенное самому себе патрулирование, которое, как догадывался Кассиди, заключалось просто в поисках суки в течке или возможности подраться, и он, должно быть, нашел или то, или другое, потому что в следующий раз Кассиди увидел его, когда они с Джо отъехали на лошадях на пару миль от города, чтобы как-то убить вторую половину дня. Толстяк превратился в жалкий половичок из шерсти и костей.

– Всегда гадала, куда он убежал, – сказала Джо. Пегая кобыла плясала и вертелась под ней.

– Недалеко убежал, – ответил Кассиди.

Это произошло, наверное, всего через пару месяцев после того, как она к нему переехала, когда он все еще старался ей доказать, что он Настоящий Индеец. Доказательство номер один: я езжу на собственных лошадях по той же земле, что и мои предки.

Как бы то ни было, Кассиди полагает, что это сработало. Неважно, что она ездит верхом лучше, чем он, и, вероятно, индеец из нее тоже лучше.

Но она не могла принять участие в сегодняшнем потении. Если бы там были только он и она, конечно, всегда пожалуйста. Только Гейб вычитал в одной из своих книг, что женщины и мужчины не устраивают потение вместе, и к тому же там будет парнишка. Кассиди до сих пор помнит свою первую потельню. Очень неприятно было сидеть в жаркой темноте с кучей голых дядьев. Прибавьте к этой компании женщину – особенно такую, как Джо: на целых два унизительных дюйма выше Кассиди, фигуристую, крепкую, с длинными черными волосами – и обряд превратится в некое соревнование: «Смотрите, какой я крутой, жара мне нипочем. Я могу выдержать ее дольше, чем любой из этих опытных парней».