Читать книгу "Халхин-Гол. Первая победа Жукова - Владимир Першанин"

Японский отряд, почувствовав, что артиллерийский огонь ослабел, снова возобновил обстрел переправы, не давая сапёрам устранять многочисленные повреждения. Требовалось сделать ещё бросок и взорвать понтоны. У русских имелась в запасе другая переправа, но ослабить натиск красноармейских частей было важно для всей группировки японских войск. «Гочкисы» в условиях монгольской степи не являлись надёжным оружием. Механизмы забивались песком. Пока стреляли два пулемёта, третий спешно чистили и охлаждали.

Японский капитан поднял своих солдат, но сильный огонь «Максимов» не дал приблизиться к мосту. Не желая гибели хорошо подготовленного отряда, капитан приказал отступить. Самоуверенность и дерзость нередко заканчиваются плохо. Отряд пробился к реке, едва не взорвал переправу и устроил переполох. Однако добиться главной цели и вернуться к своим японцам не удалось.

Их взяли в клещи. По отступавшим вела беглый огонь исклёванная пулями трёхдюймовая «полковушка». На помощь Федотову пришли посланные командиром батареи Николаем Грачом артиллеристы. Они доставили несколько ящиков с осколочными и шрапнельными зарядами. С флангов отряд окружили пехотные роты.

Последним убежищем для спецподразделения стала большая песчаная яма-майхан. Капитан рассчитывал вырваться из ловушки ночью. Как всегда, японцы оборонялись отчаянно и в плен сдаваться не собирались. Ночь не принесла облегчения. Взлетали осветительные ракеты, вели огонь русские пулемёты. Красноармейцы подползали ближе и бросали в майхан гранаты. Бойцы доходчиво объясняли японским солдатам:

– Подохните ведь в этой норе. Сдавайтесь, пока не поздно.

Другие матерились и предупреждали:

– Утром танки подойдут, следа от вас, б…ь, не останется.

Но это было крепкое подразделение, получавшее двойное жалованье. Все солдаты и офицеры в нём прошли проверку на крови, расстреливая китайских пленных и крестьян, которые не внушали доверия. Когда взошло солнце, капитан оглядел остатки своего отряда. Он считал их гордостью японской армии. Сейчас повсюду лежали убитые и раненые, а со стороны русских звучали призывы сдаться.

Молодой лейтенант выглянул наружу и сбросил каску. Летнее утро выдалось тихим и прохладным. Виднелась голубая река, склоны огромной горы Баин-Цаган, ярко освещённые солнцем. Хотелось жить и дышать.

Но это была чужая земля, безжалостная к захватчикам. Во взводе лейтенанта несколько солдат погибли, многие были ранены. Его товарищ, такой же молодой офицер, лежал неподалёку, коротко стриженые волосы слиплись от засохшей крови. Охрипший русский переводчик в очередной раз объяснял условия сдачи в плен. Главное, всем гарантировалась жизнь. Лейтенант внимательно слушал. Капитану это не понравилось:

– Ты веришь их словам?

– Не знаю…

– Лучше умереть героем, чем покрыть себя позором плена. Сдаваться мне не будем, так ведь?

– Так, – шевельнул губами лейтенант.

Напыщенные слова о героизме казались лишними.

Неделю назад капитан приказал добить штыками раненого монгольского пограничника. Рядовой цирик (солдат) лишь выполнял долг, защищая свою землю. Он стрелял и ранил японского капрала. Но вряд ли пограничник заслуживал казни. Монгол не просил пощады, и его закололи штыками.

Когда капитан, увязая в песке, зашагал дальше, молодой офицер выстрелил себе в висок из пистолета. Слишком мучительными оказались в ласковое солнечное утро мысли о матери и доме. Единственной возможностью выжить была сдача в плен. Этого лейтенанту бы не простили.

Отряд был полностью уничтожен в коротком ожесточённом бою. Красноармейцы выносили наверх оружие, сдавали командирам найденные документы, фотографии, письма. В карманах обнаружили также деньги, солдатам спецподразделения неплохо платили. Кроме японских банкнот, находились китайские юани и монгольские тугрики – законная добыча завоевателей.

– Что с телами делать? – спросил старшина. – Солнце уже высоко, скоро вонь пойдёт.

– Закапывайте поглубже, – сказал командир батальона.

К вечеру осевшие края майхана зализал ветер, вечный спутник степи. Неглубокую впадину, ориентир среди равнины, отмечали на картах как Могилу самураев. Такое название дали этому месту красноармейцы. 

* * *

Неожиданное повышение в должности получил политрук шестой роты Борис Яковлевич Боровицкий. В последний день боёв на высоте Баин-Цаган тяжело ранило комиссара батальона. Он угодил под осколки снаряда и был срочно эвакуирован в полевой госпиталь. Комиссар полка видел, как шёл в атаку Боровицкий, возглавив взвод. Сразу предложил выдвинуть его на освободившуюся должность.

На войне всё решается быстро, без долгих согласований. Политотдел дивизии утвердил кандидатуру. Через пару дней Боровицкий принимал дела. Новая должность впечатляла. В его подчинение поступила целая группа политработников: три старших политрука пехотных рот, несколько младших политруков, парторги, секретари комсомольских организаций. Когда их собрали для представления, у нового комиссара перехватило дыхание от гордости.

Перед ним сидели два десятка человек, готовые ловить каждое его слово. Полковой комиссар, личность прежде недосягаемая, запросто похлопал Бориса Яковлевича по плечу и улыбаясь объявил:

– Все вы знаете товарища Боровицкого. Он с вами бок о бок воевал, от пуль не прятался. Прежнюю гимнастёрку ещё не сменил, пробитую в бою. Прошу любить и жаловать.

На совещании присутствовал комбат Лазарев, его небольшой штаб, командиры рот и отдельных вспомогательных взводов. Пётр Лазарев пытался скрыть напряжение. Комиссар батальона обладал не меньшими правами, чем комбат. С прежним комиссаром он ладил, но как сложатся отношения с Боровицким?

Старший лейтенант Назаренко сидел, как всегда, со своей дурацкой ухмылкой. Неужели выпил с утра? Борис сразу вспомнил, с какой лёгкостью тот заставил его взять винтовку со штыком, чтобы идти в атаку во главе взвода. Словно у политрука других дел нет. Ладно, с тобой после разберёмся.

Старую гимнастёрку, в которой он воевал, Боровицкий не снимал. Она была продырявлена, но не пулями или осколками. Зацепился за колючую проволоку, где также порвал бриджи. Старшина роты Ефим Пронин, хорошо чуявший перемены, принёс утром комплект полевого обмундирования и фляжку водки. От водки Борис Яковлевич отказался. Веско заметил:

– Ни к чему. Не та сейчас обстановка, чтобы алкоголь распивать.

Ефима Пронина опередил старшина батальона, имевший куда больше возможностей. Он поторопился вчера вечером выразить своё уважение новому комиссару. Доставил бриджи и гимнастёрку для старшего комсостава, удобные яловые сапоги, портупею. В отдельном пакете – коньяк, банки с консервированным лососем, паштетом, хороший чай.

– Блиндаж для вас срочно оборудуют, – добавил он. – Завтра будет готов.

Свою первую речь в роли батальонного комиссара Боровицкий произнёс коротко и веско. Японцев с нашего берега выбили, но расслабляться не следует. Главное – работа с людьми, ежедневная, кропотливая. Отдыха на войне для политсостава не существует.