Читать книгу "Болотница - Татьяна Мастрюкова"

Она сопротивлялась целые сутки. Теперь я была уверена, что она нарочно смотрела на образок, чтобы не позволить сущности, овладевшей ею, сдвинуться с места. Только когда ночная темнота скрыла иконку, нечисть смогла одержать верх. Но не до конца: если верить дневникам старого Лоскатухина, болотница должна была и меня увести за собой. Я бы обязательно пошла за мамой куда угодно и когда угодно, если бы она позвала меня. Но она молчала. Молчала.

Теперь я была точно уверена, и опять записи Лоскатухина тому подтверждение, что мама жива, что мама может вернуться. Только ей обязательно нужна помощь. И я смогу ей помочь. Ей и себе.

Глава 26

Мне пришлось уговаривать себя, чтобы продолжить путь. Уходить от первой весточки от пропавшей мамы было невообразимо трудно. Хотелось сесть под кустом, свернуться калачиком и плакать, и не предпринимать ничего.

Но все же я встала и пошла, как мне представлялось, вперед. Воодушевленная, готовая к подвигам.

Минуты через три я вернулась к кусту с ленточками…

Этого никак не могло произойти. Я видела свои следы, примятую траву, ленточки, которые горели, словно огоньки, стоило прикрыть глаза.

Я обошла куст кругом. Вот отсюда я пришла, туда отправилась дальше. А вышла с третьей стороны…

Бред какой-то.

В горле внезапно пересохло, словно его натерли наждаком.

Сев спиной к кусту, я достала термос с чаем и по инерции – бутерброды.

Какой-то твердый корешок или кусочек ветки больно впивался мне в бедро, и я не глядя достала его из-под себя и собралась было зашвырнуть куда-нибудь подальше, когда пальцами почувствовала необычную его форму. Приблизив этот корешок к глазам, я чуть не вскрикнула.

Это были мамины ножнички, те самые, которыми она отрезала ленточку и которые всегда носила в кармане сарафана. Сомнений тут быть не могло хотя бы потому, что ножнички она привезла с собой, а не купила в местном магазине в Зеленово, так что это точно были именно они.

Только вот эти ножницы выглядели так, словно много месяцев провалялись в каком-то влажном углу, куда не добирается луч солнца. Насквозь ржавые, так что невозможно даже развести лезвия. Рыже-бурая ржавчина, проевшая ножницы практически до дыр, оставила на моих пальцах неприятный вонючий след. Это, конечно, удержало меня от первоначального порыва забрать ножнички с собой. Вместо этого я аккуратно положила их обратно под куст и опять заплакала.

А потом резко перестала, будто кто-то повернул внутри меня выключатель.

Я отвинтила крышку термоса, попила с наслаждением, а вот есть мне совсем не хотелось, поэтому я очень удивилась, когда обнаружила, что уже жую бутерброд, по вкусу напоминающий бумагу. Прежде мне, правда, бумагу есть не доводилось, но скорее всего со вкусом я не ошиблась.

Сгрызла яблоко, которое даже в такой ситуации оказалось невероятно вкусным. Огрызок изо всех сил запульнула в чащу и немедленно принялась за второе яблоко. Его остатки полетели туда же. В броски я вкладывала всю свою ярость, всю силу отчаяния.

Еще раз попила, тщательно завернула крышку на термосе и убрала все обратно в сумку.

Надо было идти.

Но теперь совершенно некстати мне захотелось в туалет.

Писать под кустом с ленточками показалось мне кощунством, а присаживаться посреди тропинки, пусть даже по ней никто и не ходит, не позволяло воспитание.

Поэтому я, подозрительно оглядевшись, сошла с едва заметного протоптанного пути и пристроилась за деревцем, предусмотрительно положив рядом палку. Гипотетически меня не должно было быть видно с тропинки. Но это лес, поэтому тут ходят где попало, без определенных путей.

«Как бы меня кто за попу не укусил», – совсем обыденно подумала я. И тут же представила, что это может быть вовсе не муравей или комар, а какая-нибудь потусторонняя сущность. Что будет, если нечистая сила застукает меня в своих владениях со спущенными шортами?

Несмотря на страх и напряжение, я не могла не оценить весь комизм ситуации и захихикала, как дурочка. И в то же время поспешила закончить свои делишки как можно быстрее.

Все же нужно было идти. Куда?

Мне все равно казалось, что с самого начала я выбрала правильный путь, просто в какой-то момент сбилась. Тут мне пришло в голову, что если я не буду спускать глаз с куста, то точно к нему не вернусь.

Поэтому я развернулась лицом к моему ориентиру и осторожно попятилась, периодически оглядываясь, чтобы не споткнуться и не бухнуться. Удивительное дело, но метод сработал: куст с ленточками постепенно удалялся и не собирался неожиданно перемещаться ко мне за спину.

Вот он совсем скрылся из виду, я еще десять шагов прошагала, как рак, а потом рискнула все же развернуться.

И тут же увидела кое-что, что заставило меня броситься бегом.

Глава 27

На кусте, новом кусте, незнакомом, в незнакомом месте, едва заметный среди сочной листвы, небрежно сидел неровный клочок пестрой ткани.

Ткани, из которой был сшит мамин деревенский сарафан.

Дрожащими от волнения пальцами я погладила его. Первым порывом было скорее снять этот знак и положить себе в карман, как талисман, но я, пересилив себя, отрезала кусочек ленточки от своего мотка и привязала свой бантик рядом с маминым.

Теперь я была более внимательной и, шагая строго вперед, в скором времени на другом кусте сумела разглядеть следующий клочок сарафана.

Страх внезапно отступил, и нахлынула такая решимость, какой я в себе и не подозревала. Сейчас я была не одна, я была вместе с мамой.

Вытащив тетрадку старого Лоскатухина, я быстро нашла нужное место и смело пошла вперед, бормоча про себя:

– То меня не блудите,То мне тропой не морится,То на гожий путь становится!

Местность вокруг была какая-то однообразная. Лес и лес, собственно, чего еще ожидать? Я шагала на автомате, стараясь не думать о пугающих вещах, и в то же самое время напряженно прислушивалась к любым звукам, на которые раньше никогда не обращала внимания.

Казалось, лес полон шелеста, едва слышного поскрипывания, шорохов, каких-то даже стонов, которые могли быть вызваны просто обычным ветром, а могли таить в себе опасность. Тропинка, по которой я шла, практически заросла, и за ноги постоянно, будто трогая жесткими пальцами и желая задержать, цеплялись то разлапистые листья папоротника, то внезапная плеть вьюна, перегородившая путь, словно натянутая веревка.