Читать книгу "Ждать ли добрых вестей? - Кейт Аткинсон"

— Куда именно в Йоркшир?

— Она в Хозе, — сказал Нил Траппер.

— Куда входит?

— В Хо-зе. Это в Долинах.

Когда Луиза заходила в прошлый раз, Джоанна ни словом не обмолвилась про тетю (впрочем, с чего бы ей?). Может, он прав, тетина болезнь — счастливый случай, тетя удачно подгадала под побег Джоанны Траппер? Очень удобная тетя.

— Итак, — весело сказала Луиза, — знаете ли вы, кому могло прийти в голову сжечь ваше заведение? Может, кто-то зло затаил?

— Я кого только не злил в свое время, — сказал Нил Траппер.

— Вы не могли бы список нам составить?

— Это что, шутка?

— Нет. И нам понадобятся все ваши счета, деловые и личные. И ваши страховые соглашения.

— Вы думаете, я сжег его сам, из-за страховки, — устало сказал он. Сказал, не спросил.

— Так и есть?

— Думаете, я бы признался, если б так и было?

— Сегодня к вам кто-нибудь зайдет с ордером на документы, — сказала Луиза. — Это же вам будет несложно? Документы?

Ей нравилось, когда такие мужики начинали огрызаться, потому что в итоге-то она полицейский, а они нет. Черви, трефы, бубны, пики, ордер. Козыри.

— Нет, — сказал он. — Няма проблем, красота. — Ироническое самоцитирование глезг, какими они были?[95]

Зазвонил телефон, и Нил Траппер уставился на него так, словно телефона в жизни не видел.

— Проблемы, красота? — спросила Луиза.

Он схватил трубку, когда телефон уже переключался на автоответчик, сказал:

— Ничего, если я поговорю? — и, не дождавшись ответа, выбежал с трубкой из комнаты.

Когда он закрывал дверь, Луиза успела разглядеть гостиную за прихожей. Зимняя жимолость и саркококка так и стояли в бело-синем кувшине. Издали они казались мертвыми.

Она взяла кофе, подошла к доске Джоанны Траппер. Доску Луиза уже рассмотрела в прошлый раз, а потом съездила в «Мир офисов» в Хермистон-гейт и купила себе в кухню такую же, но так и не придумала, что бы ей хотелось туда налепить.

На доске Джоанны Траппер висела куча фотографий ребенка и собаки, но лишь один снимок Нила Траппера — с Джоанной Траппер, в отпуске. Оба гораздо моложе и беззаботнее, чем теперь. Была фотография Джоанны Траппер (тогда еще Мейсон) в юности, в спортивном костюме — она грудью прорывает финишную ленту, и другая, где она участвует в Лондонском марафоне, прекрасно выглядит — Луиза бы в таких обстоятельствах выглядела хуже. Еще была фотография Джоанны Траппер, эдинбургской студентки-медички: с торжествующей улыбкой она воздевает кубок, а вокруг люди, и все в одинаковой форме — командной, с аббревиатурой ЭУ-СК. Знакомые буквы, но Луиза не помнила, что они означают. Эдинбургский университет что-то там. Луиза в Эдинбурге получила степень по английскому на четыре года раньше Джоанны Траппер. Курс 1985-го. Целая жизнь прошла. Несколько жизней.

Доска — очень публичный способ записывать свою жизнь. Может, так она уравновешивала сотни образов — своих и своей семьи, — на краткое время заполонивших газеты. Вот моя жизнь, говорила доска, вот я какая. Больше не жертва. А сердце ее, ее тайное «я», где оно хранится? Наверху, в ящике, под замком? Трое детей и мать в черно-белой гамме.

Ну конечно. ЭУ-СК — Эдинбургский университет, Стрелковый клуб. В университете Луиза однажды пошла на свидание (весьма утонченное обозначение того, что произошло) с парнем из ЭУ-СК. Кто бы мог подумать, что когда-то среди студентов-медиков Джоанна Траппер была Энни Оукли.[96]Бегать умеет, стрелять умеет. К следующему разу готова.

Нил Траппер вернулся в кухню потерянный. Кожа нездорово блестит испариной, — может, он алкоголик?

— Еще кофе? — спросил он с покорной гримасой, но затем во внезапном припадке дружелюбия прибавил: — Или желаете малко алкохола?

Вот вам типичный глезга: то угрюмствует, то аж объятья раскрывает. Бодрость эта явно фальшива — он совсем бледен, как бы в обморок не грохнулся. Надо же, как подействовал на человека телефонный звонок.

— Сейчас полдесятого утра, — сказала Луиза, когда Нил Траппер достал из буфета два стакана и бутылку «Лафройга».

— Вот и прекрасно, еще практически ночь, — сказал он, щедро наливая себе на два пальца. Поднял бутылку, посмотрел на Луизу вопросительно. — Давайте разделите с бобылем поправку здоровья.

Знаменитая Реджи

По дороге к себе Реджи заглянула к мистеру Хуссейну в лавку на углу. Лавку все называли «пакистанской» — с таким, непринужденным расизмом, что выходило почти любовно. Мистер Хуссейн терпеливо объяснял всякому, кто готов был слушать (таких, впрочем, находилось немного), что, вообще-то, он из Бангладеш.

— Мою страну трясет, — как-то раз мрачно сообщил он Реджи.

— Эту тоже потряхивает, — ответила она.

Она подумала про красивого азиата из полиции, — может, он тоже из Бангладеш. У него прекрасная кожа, гладкая, как у ребенка, как у детки доктора Траппер. Надо было доктору Траппер взять Реджи с собой. Реджи присмотрела бы за деткой, а доктор Траппер — за своей так называемой тетей.

— Как ее зовут? — спросила Реджи мистера Траппера.

— Кого зовут? — огрызнулся тот.

— Тетю как зовут?

Мистер Траппер помялся, потом ответил:

— Агнес.

— Тетушка Агнес?

— Да.

— Или тетя Агнес?

— Да какая разница? — спросил мистер Траппер.

— Небось тете есть разница.

Реджи купила местную газету и батончик «марс». Пробивая покупки в кассе, мистер Хуссейн постучал по первой полосе.

— Ужасно, — сказал он.

«Ивнинг ньюс» оторвалась на катастрофе по полной программе. «МЯСОРУБКА!» — вопил заголовок над цветной фотографией вагона, который почти переломило пополам. На латыни мясо, плоть — caro, carnis. В слове «карнавал» тот же корень: «прощай, мясо». Карнавал и мясорубка — ничегошеньки общего. Везде — ладно, не везде, может, в Бангладеш нет, но все равно очень много где — перед Великим постом бывает карнавал, а у британцев только блины. В этом году Жирный вторник пришелся на черные дни между мамулиной гибелью и началом работы у доктора Траппер. Реджи, правда, все равно испекла блины и съела их в одиночестве, пока смотрела «Ребус».[97]Потом ее стошнило.