Читать книгу "Распутницы - Алексей Наст"

Ондатр протянул ему руку, и Андрей Андреевич, тушуясь, пожал её. Господи, что бы сказал сын, узнай он о таком!

В город возвращались с разными чувствами. Андрей Андреевич был задумчив. Он не мог переварить происшедшую встречу с уголовником, она потрясла его до глубины души. Надо же!

Саша, напротив, был рад. Он, улыбаясь, вёл машину. На заднем сиденье лежал дипломат — Ондатр в присутствии Андрея Андреевича передал молодому издателю деньги на эротическую книгу.

В офисе Саша выдал Андрею Андреевичу тысячу долларов, но договор подписывать не стал.

— Дядя Юра хочет сам прочесть весь роман. Если ему понравится, он заплатит вам значительно больше положенного. Пока аванс — тысяча зелёных, потом ещё дам. При нынешнем курсе неплохо, а?! И работайте, работайте быстрее. А послезавтра едем на пикник. Встретимся также у офиса, как сегодня. Это обязательно, без всяких «заболел» или «не могу». — Посмотрев на задумчивого Андрея Андреевича, Семёнов пожал плечами: — А что делать? Мы люди подневольные — бизнес!

Дома у Андрея Андреевича работа не шла. Он устало и тупо смотрел в монитор компьютера:

«Графиня Бескова и пани Вешковецкая, прелестные женщины, идеалы небесной красоты и самые развязные распутницы империи, поедали окрошку. Их подружка, любовница купца Куркова баронесса Настя Зинельс, обещала им сегодня «рандеву» с «неутомимыми дикарями».

Настя Зинельс, облизывая ложку, лукавыми глазами стреляла в подруг. Огонёк её бесовского взгляда обещал изумительное наслаждение. Поэтому еда приносила чувственное удовольствие. У гулён от внутреннего возбуждения сердца бились часто-часто, а рты наполнялись голодной слюной. Окрошка холодным квасом сбивала кипение крови в молодых венах.

Внешне обед смотрелся совершенно прилично. Ангел Мари не улавливала бесовской бури, бушевавшей в душах окружавших её светских женщин. Они потрясли её воображение своим положением, умом и обаянием. Какие они душки! Как они снисходительно говорили о валявшихся у них в ногах министрах и генералах, как осмеивали гвардейских и бравых морских офицеров. Мари млела.

Гостьи, невинно смеясь и шутя, поедая окрошку, истекали желанием отдаться кузнецам и пахнущим ядрёным потом косарям с могучими…»

Андрей Андреевич отвлёкся. Звонил телефон. Не сотовый — домашний. Встать или нет? Если подойти, опять долго настраиваться. Но ведь это, наверное, Машка звонит. Собралась замуж за этого дурака поэта Самсонова. Поэт — разве профессия для мужчины? Стихами сыт не будешь. Поэты всегда голодные.

Телефон смолк. Андрей Андреевич обратился к монитору компьютера. Пальцы сами пробежали по клавиатуре: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду…» Всё, сбился. И эту фразу знаменитую историческую к чему нащёлкал? Плагиат, батенька, совсем не к месту. Зачем его графиня бежит пруду и что у неё с лицом?

Хватит! Андрей Андреевич расслабился. Работа не шла… Надо было отвлечься. Он сходит к сыну прямо на работу, поделится радостью о творческой поденщине и деньгами!

Геннадий нервно постукивал карандашом по чистой от пыли и бумаг поверхности своего стола. В нём кипела злость и с каждой минутой росла досада. Ох, Машка, Машка! Как же так? Он даже уже примирился с мыслью, что легкомысленная доченька станет женой дурака поэта, а тут номер — Машка беременная, а толстый подлец Самсонов раздумал жениться! Кабан! Геннадий сжал кулак — карандаш с хрустом переломился.

Поэт Мишка Самсонов, гордо величавший себя «Мамонт Самсонов, коммерческий поэт, динозавр жанра», в глазах Геннадия с самого начала их знакомства был козлом. Здоровенный, толстый, с русой шевелюрой из крупных кудрей, он выглядел импозантно: всегда в костюме-тройке, когда при бабочке, когда с шейным платком под дорогой рубашкой, руки холёные, наманикюренные ногти, на мизинце — ажурный перстень с алмазной крошкой. Курил дорогие дамские сигареты, но пил водку и любой крепкий алкоголь, даже самого низкого качества. На каждом углу кричал: «Жизнь — дерьмо!» Обжираясь блинами с красной икрой, особенно страдал, что жизнь идёт не так, как хотелось, что вокруг всё дрянь, а он — динозавр жанра. Вот родись он в начале двадцатого века, то попал бы в струю — после Октябрьской революции поэзия кипела, волновала сердца, разжигала пожары в душах, а сейчас кому она нужна?

Издавался Мишка с трудом, на что жил — непонятно, но имел двухкомнатную квартиру в центре, подержанное авто-иномарку и постоянно ошивался в дорогих ресторанах и на светских тусовках.

На широкую арену Самсонов как поэт выплыл на Ленине. Как раз шли предвыборные баталии, и монархическая партия заказала Мамонту какую-нибудь агитационную поэму, принижающую коммунистов и пролетариев. Мишка пошарил в пыльных закромах школьной библиотеки у своего дома (тогда в пространство Интернета выхода он ещё не имел), наскоро ознакомился с имеющимися поэтическими одами о Ленине и за пару часов состряпал заказ. Поэма называлась «Как печник не поверил Ленину». Печник Савельич выкладывал печку для Ильича, но ему нашептали соседи, что кто-то в дневное время навещает его внучку Дуньку. Думая на великовозрастного балбеса Потапа — кулацкого сынка, Савельич бросил работу, выломал из забора длинный толстый дрын и кинулся на расправу:

…Злой старик ворвался в хату, С дрыном к спальне — напрямик. Вдруг из спальни вышел… Ленин. — Ленин! — так и сел старик…

Потом как Ленин ни пытался внушить печнику, что всего-навсего объяснял девушке задачи коммунистического переустройства общества, тот не поверил. Разочаровавшись в Ильиче, печник ушёл к белым. Он просился в солдаты, но его не взяли. Адмирал Колчак, наслышанный о славе печника, попросил выложить печку. Старик с удовольствием выполнил просьбу. Печка вышла — одно загляденье. Колчак щедро наградил старика деньгами. Но печник от денег отказался — как можно, деньги с благодетеля России! Подозрительный адмирал усмотрел в отказе явное пренебрежение старика к монархическому движению и симпатию к коммунистам и приказал печника расстрелять. И печника шлёпнули.

Начало поэмы привело монархистов в экстаз, но окончание…

— Мамонт, вас не туда занесло! — возмутились монархисты. — У вас Колчак — явный зверь, поборник кровавой реакции. Почему он расстрелял печника? Что о нас подумают избиратели?

Поэму не приняли. Раздосадованный Мамонт, злясь, поменял Ленина и Колчака местами и предстал перед избирательным штабом «красных». Там Самсонов еле избежал избиения.

— Самсонов, что вы пытаетесь нам всучить?! Ленин приказал расстрелять печника! Вы с ума сошли! Народ до сих пор попрекает нас расстрелом царской семьи!

Мамонт остался без гонорара, на который рассчитывал. Его выручила шумиха, поднятая мировой журналистикой вокруг пристрастия Билла Клинтона к молодым девушкам. В то время Клинтон был президентом США, интрижка с Моникой Левински грозила ему импичментом — все об этом только и говорили. Проворный Мамонт переделал поэму на современный лад: «Клинтон и печник», имея в виду тёзку американского президента. Этот самый Билл Клинтон, чтобы не светиться в США, стал инкогнито наезжать в Россию и посещать внучку печника Савельича. Соседи намекнули Савельичу, что в рабочее время, когда старик кладёт печи, к его хате периодически подкатывает кортеж из шести лимузинов, и представительный мужчина в чёрных очках и с саксофоном посещает юную Дуньку. Бросив работу и схватив длинный дрын, Савельич кинулся домой: