Читать книгу "Рыцарь пустыни, или Путь духа - Генри Райдер Хаггард"

Его усердие вскоре стало известно начальству. По некой внезапной необходимости правительство Индии назначило его на некую полудипломатическую должность в Персидском заливе. Здесь он прекрасно себя зарекомендовал, и, хотя так и не получил за это полного общественного признания, сумел предотвратить серьезную проблему, которая могла бы вырасти до огромных масштабов и вылиться в морской вооруженный конфликт. В знак признания заслуг Уллершоу был повышен в чине и довольно рано удостоился ордена Бани, а значит, при желании мог легко сделать блестящую дипломатическую карьеру.

Но Руперт, прежде всего, был солдат, поэтому, повернувшись спиной к столь приятным перспективам, он подал прошение отправить его на службу в Египет. Просьба была мгновенно удовлетворена, благодаря его знанию арабского. Здесь, в той или иной роли, он принимал участие в различных военных походах, отличился в сражениях при Эль-Тебе и Тамаи, причем, в последнем даже был ранен. Впоследствии он совершил марш-бросок с сэром Гербертом Стюартом из Донголы и сражался бок о бок с ним в Абу-Клеа.

Вернувшись после смерти Гордона в Египет, он служил офицером разведки в Каире и, в конечном итоге, дослужился до звания подполковника египетской армии. В этом звании он сопровождал генерала Гренфелла, отправившегося вверх по Нилу, и 3 августа 1888 года принял участие в битве при Тоски. Затем его отправили за несколько миль от тех мест, в Абу-Симбел, решать судьбу пленных, и впоследствии вести переговоры с некоторыми арабскими вождями, чья лояльность внушала сомнения.

Таков краткий отчет о тех годах жизни Руперта Уллершоу, с которыми, сколь ни богаты они событиями, наша история не имеет ничего общего. Его карьера сложилась удачно. Редко кто из офицеров его звания мог смотреть в будущее с большей уверенностью, ибо хотя Руперт и казался старше своих лет, он все еще был довольно молод. Более того, его любили и уважали все, кто его знал, и несмотря на свои успехи, он почти не имел врагов. Остается только добавить, что он сдержал обещание, которое дал своей матери, когда лежал больным, до самой последней буквы. После печально завершившегося первого любовного романа жизнь Руперта была безупречной.

Солнце начинало клониться к закату. Его лучи проложили через разлившийся Нил красные дорожки и омывали простиравшуюся за ним пустыню дрожащим розовым светом, в котором отдельные, похожие на пирамиды, горы высились здесь и там, как памятники царям. Зрелище это было необыкновенной красоты. Оно также было безмолвным, поскольку Руперт и его небольшой эскорт разбили свой лагерь в полумиле от реки. Пока он любовался природой, благоговейный трепет времени и места проник в его сердце, приглушая преходящие эмоции и настраивая его разум, пока тот не пришел в гармонию с его окружением, став инструментом, открытым для тонких влияний прошлого и будущего.

Руперт сидел в тени величественных творений людей, которые были мертвы на протяжении сотен поколений, и обозревал реку, пустыню и горы, которые этим неизвестным ваятелям наверняка казались такими же древними, как и ему в этот день. И как никогда ранее, ему стала понятна его собственная абсолютная ничтожность. Он подумал о своих мелких стремлениях к продвижению по службе, и улыбка возникла на его лице, подобная улыбке каменного царя-бога, возвышавшегося над ним. «Сколько же людей в течение всех этих усталых веков, – задался он вопросом, – даже в этом пустынном месте лелеяли надежду на такое преимущество и шли вперед. Лишь единицы ожидал триумф, большинство же терпело неудачу, но все они очень быстро понимали, что и неудача, и успех – неразличимы, когда их покрывает забвение».

Так предостережение из прошлого положило на него свою тяжелую длань, подавляя его дух, а воды Нила, текущего через пустыню к морю с далеких гор, в которых он рождается, напевали ему, что как и дни Иова, его собственные дни летят «быстрее, чем стрела», нашептывая ему на ухо древнюю мудрость Экклезиаста: суета сует, всё суета.

Руперт опечалился. Между тем вокруг него сгустилась тень холмов, безлюдных и гнетущих, как тот огромный пустой храм, в котором он сидел, осколок веры, который был еще более мертв, нежели те, кто когда-то ее исповедовал. Внезапно ему вспомнилось, как утром, на рассвете, он видел, как чаши теней наполнились светом, и как тогда на стенах этого самого храма он прочел молитвы веры, утверждавшей вечность всех добрых дел и воскресение всех праведников – непреложные истины, в которые те, кто высекал их тридцать пять столетий назад, верили столь же твердо, как он верил сегодня.

Теперь с ним говорило будущее, и его сердце вновь наполнилось надеждой. О! Он твердо знал, ибо им владела странная убежденность, что, несмотря на все беды и горести, которые ждут его впереди, что хотя, возможно, он рожден для печали, как искры костра – для того, чтобы лететь вверх, его жизнь не будет бесполезной, а смерть напрасной; что ни одна жизнь, даже жизнь муравья, который неустанно трудится рядом с ним в желтом песке, не лишена цели и приносит свои плоды; что слепой случайности не существует; что каждая загадка имеет ответ, а каждая родовая схватка ведет к рождению новой жизни; а из ткани мыслей и дел, которую он сейчас ткал, будут скроены одежды, в которые он обрядится в будущем.

Так размышлял Руперт Уллершоу, как то делал всегда, когда бывал один, а он любил бывать один, ибо чаще всего смотрел в лицо трудностям и находил истину в одиночестве.

Утомленный этими размышлениями, вполне естественными в такое время и в таком месте, он, наконец, поднялся и сделал несколько шагов, чтобы посмотреть на одинокую могилу товарища, чей рабочий день навсегда закончился, затем со вздохом подумал, что поскольку к вечеру стало заметно прохладнее, неплохо бы до наступления темноты немного прогуляться. Руперт любил виды и звуки природы и, вспомнив о том, что закат лучше всего наблюдать с вершины скалы, находившейся позади него, он побрел вверх по крутому песчаному склону, следуя узкой тропинкой, протоптанной шакалами с берега реки к своим норам в скалах. Он знал, что эти хитрые животные выбирают самый простой путь.

Добравшись, наконец, до гребня холма, он какое-то время постоял, чтобы окинуть взором бесконечную пустыню. Огненный шар солнца опускался к пескам так быстро, что Руперт почти видел его движение, как это бывает, или, кажется, что бывает, в Египте. Солнце садилось за две дальних, одиноких горы. На несколько секунд, а, может даже, на целую минуту, его огромный красный шар, казалось, застыл на вершине одной из гор.

Глядя на него и на горы, Руперт вспомнил легенду, которую ему рассказал один старый араб, что за эти горами есть храм, более величественный и прекрасный, чем Абу-Симбел. Он тогда спросил, как далеко до него, и почему никто туда не ездит. В ответ он услышал, что храм расположен на большом расстоянии, в глубине пустыни, и что любой, кто увидит его, непременно умрет, ибо там обитают чародеи, которые не веруют в Аллаха и не признают его пророка. Поэтому никто туда больше не ходил. Осталась только легенда, которая, добавил араб, без сомнения была правдой.

Забыв историю этого легендарного храма, Руперт продолжил свою прогулку мимо могил эмиров Халифы[4], которые были ранены в битве при Тоски, в нескольких милях отсюда. Когда они испустили дух, отступающие товарищи наспех похоронили их там, где те умерли. Он знал человека, который лежал под одной из этих грубых груд камней – храбрый дервиш высокого ранга, который едва не положил конец самому Руперту и его земным приключениям.