Читать книгу "Толстовский дом - Елена Колина"

– Двадцать шесть, папа, четыре, дядя Эмка, – ответил Лева – щечки-ресницы-кудри.

– Из двадцати пяти, – скомандовал Кутельман.

– Пять, – безмятежно сказал Лева.

– Ой, ребята… Ой, ой!.. У меня сейчас бульон перекипит! – панически весело закричала Фира, бросилась на кухню. Фаина пожала плечами и нехотя двинулась в сторону кухни, – подумаешь, бульон, подумаешь, перекипит.

Фира очень рьяно относилась к приему гостей. Она ко всему относилась рьяно, со страстью: и к бульону, и к семье, и к работе – от нее прямо искры летели. И все у нее должно быть по первому разряду: и бульон, и семья, и работа. И обязательно должна быть перспектива, чтобы знать, для чего жить, сверять каждодневные достижения с жизненным планом, знать, по правильному ли пути движешься. У Фиры есть перспектива, есть уверенность в будущем, – в ее страстном жизненном плане было самой стать завучем, а Илье защитить диссертацию.

Фира большая спорщица и всегда права. Нельзя сказать, что она не прислушивалась к чужому мнению, она очень любила чужое мнение – как повод доказать свою правоту, побороться ЗА СВОЕ, и, победив, завершала спор взглядом «что и требовалось доказать», как будто доказывала у доски теорему, – победоносно повторяла: «Ну что, я права?» и лучилась счастьем.

«Права-права», хотелось ответить. Раз попав в ее орбиту, человек с меньшим, чем у Фиры, запасом жизненных сил, ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК, чувствовал от нее почти наркотическую зависимость. Красота – да, конечно, Фира была красива необычной для ленинградской еврейки смуглой теплой южной красотой, но дело было не в красоте. Такое сильное и прекрасное было в ее глазах, улыбке, ей так весело жить, радость так бурно булькала в ней пузырьками, что трава рядом с ней казалась зеленее, солнце солнечней, дождь дождливей. И властность ее как будто обещала: слушайся меня, и будет тебе счастье, в бесцветной твоей жизни вспыхнут яркие краски, и будет тебе весело и энергично.

Ну, а Фаина спокойно относилась к бульону, ко всему. С Фаиной было ОБЫЧНО, но немного напряженно, как будто тебя строго спрашивают: «Ты правильно живешь? Ты достигаешь?»

В сущности, обе подруги хотели ДОСТИЧЬ, но в Фириной системе жизненных ценностей все смешалось, ничто не занимало первого места, – первое место было у ВСЕГО, Фира на каждом сантиметре жизни хотела быть лучшей. Фаинино же достижение было другого толка. Ее система жизненных ценностей была строго выстроена. На первом месте была не семья и не работа, на первом месте была идея. Идея такая: она не какая-то «жена», не «мамаша», она отдельный человек. Культурный человек, хороший профессионал.

Фаина работала в почтовом ящике, НИИ без названия и адреса, с единственной координатой в пространстве «Почтовый ящик № 211», была руководителем группы, заканчивала диссертацию, тема диссертации имела отношение к оборонной промышленности и была засекречена так же строго, как адрес НИИ. После защиты у Фаины было ВСЕ ВПЕРЕДИ – она сможет стать руководителем отдела.

На первом месте идея, затем, в строгом соответствии с идеей, – работа, затем культурная жизнь, – Фаина очень боялась пропустить что-то, оказаться не в курсе, не посмотреть, не прочитать, и это было не напоказ, не на публику, а именно для себя. Затем семья в целом, как организм, в семье на первом месте муж, после мужа дочь, Таня. Вслух об этой иерархии никогда не говорилось, Таня «места» не пересчитывала, вдруг горестно обнаружив себя на последнем месте, но у нее, как у всякого ребенка, были свои важные слова, и среди ее важных слов было «мамина работа». К трем годам она прекрасно знала словосочетание «почтовый ящик», знала даже, что это «секрет», секретное предприятие, но, как человек с хорошим воображением, представляла: мама уходит из дома, залезает в синий почтовый ящик на углу Рубинштейна и Невского – протискивается в щель и там, внутри, в тесном темном ящике, РАБОТАЕТ. А что же еще могут означать слова «работает в почтовом ящике»?

Трехлетний Лева – пухлый красавец, трехлетняя Таня – худенькая и длинненькая, как червячок, отчего-то у миниатюрных родителей получилась высокая девочка, выше Левы.

Таня – откровенно некрасивая девочка, Буратинка с длинноватым носом своего деда-профессора. К тому же какая-то неприбранная, причесанная и одетая без любования – шерстяная кофточка на застиранном ситцевом платье, колготки гармошкой у колен, чахлые волосенки повязаны красным капроновым бантом, совершенно не подходящим к цвету ее волос: к светлым волосам лучше бы синий бант. В общем, сразу видно, что мать этого ребенка – мыслящий человек.

Фира достала из комода свой старый синий бант, перевязала, распушила бант, пальцем подвила висящую прядку, подтянула на Тане спадающие до коленок колготки. Приподняла Таню за колготки, поцеловала, покачала в воздухе, полюбовалась, – стало не окончательно хорошо, но лучше.

Дневник Тани, 2011 год

11 сентября

Знаете, почему я люблю сериалы на двенадцать серий больше, чем на восемь? А сериалы на 24 серии люблю больше, чем на двенадцать?

Чем дольше мы снимаем, тем больше сюжетных возможностей.

Знаете, что мне нравится в профессии?

В сериалах осуществляется высшая справедливость.

У одного персонажа не может быть все время хорошо, а у другого все время плохо.

Это обнадеживает, правда?

Развитие сюжета требует, чтобы у каждого персонажа хорошее чередовалось с плохим, кто сегодня в шоколаде, у того завтра кошмар, и наоборот. У одной героини моих любимых «Отчаянных домохозяек» новый роскошный любовник, а у другой нашли рак – я очень за нее переживала, хоть и понимала, что сценаристы не позволят умереть матери четверых детей, – в конце сезона она выздоровела – ура, – а вот новый роскошный любовник оказался убийцей.

Я люблю американские сериалы за то, что в них высшая справедливость осуществляется БЫСТРО – обычно не нужно ждать даже конца сезона, чтобы за преступлением последовало наказание. Деньги, отправленные в офшор, уносит ураган, измена жене карается попаданием в аварию… Неминуемость и неотсроченность наказания очень утешает.

ВЫСШАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ ВООБЩЕ ЕСТЬ ТОЛЬКО В СЕРИАЛАХ.

Теперь, когда у меня уже 10 поставленных работ, я автоматически веду сюжет по закону один к трем для каждого персонажа: на одно хорошее событие два плохих и одно очень драматичное.

Но при этом сама легко поддаюсь внушению – с каждым все может случиться, и ничего, они справляются, и ты справишься, и у тебя плохой период сменится хорошим.

Если я, профессионал, так простодушно и упоенно утешаюсь любимым сериалом, как же это действует на неискушенного зрителя?

Как психотерапия, вот как.

Мне нравится, что я помогаю людям как врач, не так радикально, как хирург, – раз и отхватил аппендикс, а как психотерапевт: он чего-то там посмотрел пациенту в глаза, и тому стало легче.

Сериалы помогают пациентам, то есть людям, быть не совсем уж невыносимо одинокими.